В этой войне подлинная Европа сражается с Азией, заявил Боргезе. Если Германия падет, то Европа лишится своего сердца. Г[оэтому я готов вместе со своими людьми идти с вами до конца и сражаться до последней капли крови даже у ворот Берлина. Западные союзники, которые сейчас помогают победить Германию, когда-нибудь сильно пожалеют об этом.
Это был ясный взгляд на будущее развитие Европы.
Затем я позволил себе сделать нечто такое, что могло бы привести наших начальников штабов к нервному срыву. Даже Радл, у которого с психикой все было в порядке, сильно разнервничался, и таким мне видеть его еще не доводилось.
А дело заключалось вот в чем минут через пять за нами должна была приехать машина, чтобы отвезти нас на обед в частный дом Муссолини, и нам полагалось быть уже в готовности. Я же решил немного освежиться, быстро искупавшись в озере Гарда. Несмотря на общий протест, в том числе и куратора из министерства иностранных дел, я разделся и, не обращая на окружающих никакого внимания, подбежал к стенке причала и нырнул в воду. Мне удалось уложиться ровно в пять минут в положенное время, свежий и в хорошем настроении, я уже был готов двинуться в путь.
Вниз к бывшей вилле Фельтринелли, находившейся прямо на берегу озера, вела довольно крутая дорога. Муссолини встретил нас в холле. Как и накануне, он был одет в простую униформу своей фашистской милиции. Нас представили только обеим невесткам хозяина дома, поскольку с остальными членами семьи, в том числе с двумя его младшими детьми, мы были знакомы еще с Мюнхена. Меня усадили за стол между дуче и вдовой его сына Бруно[197]. Мне еще раз бросилось в глаза, насколько непритязателен был в еде Муссолини ему подали скромную яичницу с овощами и фрукты. А вот пища других моих соседей по столу оказалась намного разнообразнее.
Я почувствовал себя несколько неловко, когда Муссолини, чокнувшись со мной бокалом вина, назвал меня своим спасителем. Такой тост явно не значился в программе господ из министерства иностранных дел. Как бы то ни было, мой куратор прекрасно умел вмешиваться в любой разговор и направлять его в вполне невинное, но запланированное заранее русло.
На кофе нас пригласили в застекленную террасу, откуда открывался прекрасный вид на сад. Здесь тоже, в отличие от главной ставки фюрера, разрешалось курить. Дуче предложил мне уединиться с ним в углу, предоставив Радлу возможность развлекать разговорами трех молодых женщин, что он и стал делать с большим удовольствием и рвением. При этом его нисколько не смущало то обстоятельство, что ни одна из южанок ни слова не понимала по-немецки.
Дуче завел разговор об истории Германии, проводя различные параллели между прошлым и настоящим. Мне пришлось сконцентрировать все свое внимание, чтобы следить за всеми датами и приводимыми им взаимосвязями. Надо признать, что Муссолини проявил глубокие познания в германской истории и философии, выходившие далеко за пределы знаний многих немецких академиков.
Затем он стал говорить о различных формах правления, подчеркнув, что его идеалом является некое сословное государство, основанное на принципах подлинной демократии. Смешав все в единое целое, дуче заявил, что, по его мнению, представленный различными сословиями сенат для проведения конкретного политического курса в обязательном порядке должен назначаться правительством. При этом народное собрание должно на две трети избираться, а на одну треть состоять из депутатов, занимающих данный пост пожизненно. О дальнейших же планах и способах реализации данных идей, как заявил дуче, можно будет думать только после победоносного завершения войны.
Муссолини признался, что поделился со мной мыслями, которые созрели в его голове после размышлений в свободное от государственных дел время, и у меня возникло ощущение, что в последние дни таких свободных часов у дуче стало появляться все больше и больше. Правительственными делами он практически уже не занимался. В общем, в сентябре 1944 года Муссолини уже не был активным и деятельным главой правительства, а превратился в «правительственного философа». Во всяком случае, именно к такому выводу я пришел после своей поездки в Италию.
Тогда я и представить себе не мог, что пожимаю руку Муссолини в последний раз.
После обеда у дуче меня познакомили с несколькими министрами, из которых в памяти остались только Грациани[198] и Паволини[199]. Их рабочие кабинеты, поскольку в Фазано, по-видимому, для всех не хватало места, размещались в убогих бараках, и только красота южных садов заставляла примириться с примитивностью этих строений. Судя по разговорам, в противоположность своему главе правительства, министры были очень деятельны и воспринимали свою работу весьма серьезно.
После обеда у дуче меня познакомили с несколькими министрами, из которых в памяти остались только Грациани[198] и Паволини[199]. Их рабочие кабинеты, поскольку в Фазано, по-видимому, для всех не хватало места, размещались в убогих бараках, и только красота южных садов заставляла примириться с примитивностью этих строений. Судя по разговорам, в противоположность своему главе правительства, министры были очень деятельны и воспринимали свою работу весьма серьезно.