На телеге с наёмным возницей мы ездили в пустыню. Хотя нет, это скорее была опустыненная степь, как учил нас Сезар. Мы тряслись на камнях и ухабах, то поднимаясь в гору, то спускаясь. Даже немного укачивало. Мимо проносились одинокие скалы из красного песчаника, похожие на драконовы гребни. То и дело попадались клочья сухих колючек, заросли хвоща, кусты мятлика и полыни. Их жевали иссушенные зноем козы. Выглядывали из норок кролики. Грелись на камнях змеи с ящерицами.
Воздух горчил тишиной. Ветер поднимал песок и закручивал мелкими вихрями. Мы кутались в платки, чтобы не ободрать кожу.
Узкими тропами Жерард водил нас на вершины скал. Хрипел песок под ногами, скрипел на зубах и перебивал все запахи. С пиков открывался вид на пустыню от горизонта до горизонта с мелкими колебаниями рельефа. Акации вдали сбрасывали листву и устремляли скрюченные ветви к милосердному зимой солнцу. Вспучивались барханы, поросшие низкой травой, совсем далеко поблескивала речка Эскенда.
Умиротворённо.
Созерцать природу в тишине мне нравилось. С молитвами и медитациями на образ Безликого выходило хуже. В голову лезли мысли, тревожные воспоминания, нерешённые вопросы, которые я не замечала за делами. Останавливать «внутренний диалог» приходилось неимоверными усилиями воли. Я воспаряла к небесам, преодолевая ярусы-сферы, устремляясь всё выше и выше, к звёздам. Перед глазами вставал почерневший Благословенный город, покинутые Девятые небеса, разорённые древней войной. Безликого там не было, он спал в других сферах или сторожил брата в Тэйкуоли, Пещере духов. Сколько бы я его ни звала, он не откликался. Ни голубое сияние, ни сны-видения об Огненном звере больше не посещали меня.
Из задумчивости пришлось возвращаться домой. Начался крутой спуск, мы шли очень аккуратно. Жерард пропустил нас с Торми вперёд, а сам подобрался к Джурии. Она брела, низко склонив голову, пошатывалась и шаркала ногами, поднимая столбы пыли. Споткнулась об камень и едва не полетела вниз. Мы с Торми испуганно ахнули. Жерард подхватил её в последний момент.
Она была тяжёлая и ширококостная, хотя и худая, как мы. Жерард волок её на себе до самого подножия, где усадил на песок и привалился к скале, закрыв глаза и с натугой глотая ртом воздух.
Солнце ускользало за кромку барханов, пламенел в закате песок, обдавая колким ветром. Тишина заворачивалась вокруг душным коконом.
Я подошла к Джурии: напоить водой, проверить самочувствие. И отшатнулась. Она смотрела в никуда, чёрный зрачок затопил всю радужку, растрескавшиеся губы дрожали. Она подскочила и понеслась по глубокому песку вокруг скалы усталости как не бывало. Сандалии разлетелись в разные стороны. Ноги вязли по щиколотку, колючки и камни ранили ступни, оставались кровавые следы. Джурия упала на колени, расставила в стороны руки и залилась иступленным смехом:
Я слышу её!
Жерард открыл глаза и уставился на неё.
Всеблагую мать Калтащ! Она повсюду! В каждом камне, в каждой песчинке, в каждой колючке. Разве вы не слышите её песнь?!
Мы с Торми переглянулись. Столько энергии и эмоций у нашей обычно сухой и сдержанной подруги! Да её никогда ничего, кроме цифр и порядка, не интересовало.
Как же она прекрасна! Она баюкает деревья на ветру, щебечет голосами птиц, крадётся лесным зверем, жужжит букашкой. Она повсюду, в вас и во мне! Почему я раньше этого не видела?!
Джурия закрутилась на месте волчком. Жерард сделал к ней шаг, другой, а потом сорвался на бег.
Она любит всех. Она хочет всех обнять, обогреть и пожалеть. Всех: и праведных, и заблудших. Она плачет кровавыми слезами деревьев, когда её любимые чада убивают друг друга. Она плачет, когда мы глухи к её предупреждениям. А погибель уже на пороге, но мы не чувствуем её смрадного дыхания так, как чувствует она!
Джурия замерла, запрокинув голову. Глаза закатились. Она с хрипом завалилась на спину, с краёв губ потекла пена, тело тряслось от судорог. Жерард подхватил её прежде, чем она разбила бы голову о камень.
За нами уже катила телега. Возница помог уложить Джурию на устеленное соломой и покрытое мешковиной днище. Жерард устроился рядом, массировал её виски и делал пассы ладонями. Красная целительская аура густела и живительным потоком вливалась в Джурию, облегчая её муки.
Мы с Торми уселись на козлах рядом с возницей. Лошади побежали плавной рысцой, телега увёртывалась от ухабов и камней, чтобы нас поменьше трясло. Джурия затихла и обмякла. Жерард напоил её водой из фляги, смочил тряпку и обтёр лицо.
Ты молодец. Ты справилась. Даже лучше, чем я думал, бормотал он.
Она не отвечала: то ли устала, то ли уснула, то ли и вовсе лишилась чувств.
Нам ведь не придётся тоже, ну как ей?.. зашептала Торми. Это страшно.
Не думаю. Мне в прошлый раз плохо не было, неуверенно повела плечами я.
Плохо было не телесно душу будто когтями исполосовали, правда, сейчас я бы с радостью пережила всё снова, лишь бы услышать Безликого, узнать, что мы на правильном пути. Брат мой, Ветер, подай хоть какой-то знак! Но тот лишь молча перебирал мои волосы.
Торми вздохнула:
Сбежать бы из этого дурятника.
Жерард укутал Джурию в плащ, и нам тоже передал по одному. Пустыня-не пустыня, а ночной холод и здесь зимой пронимал.