Микаш достал из-за пазухи медальон, пока я переводила дыхание.
Спасибо, он вывел меня из тьмы напомнил
О чём?
Что всё не так, как кажется. Нельзя жить одними страхами и сожалениями.
Тогда давай не будем я прижалась лбом к его лбу, пытаясь унять всхлипы.
После расставания разговоры никогда не клеились: не хватало ни слов, ни дыхания. Только прикосновения, мягкие и трепетные, как тонкий шёлк.
Я хотела подставить ему плечо, но Микаш поковылял наверх сам. Гордый!
Время с ним летело быстро, полное пьянящего счастья даже в не самые радужные мгновения, как сейчас. В его глазах моё отражение, одиночество на двоих.
Жерард оказался прав. Уже в день приезда к нам явилось трое маршальских целителей. Платили им больше остальных, получить должность было очень трудно и к своей работе они относились серьёзно. Не слушая возражений Микаша, они сняли повязки и придирчиво осмотрели его рану. Ещё более жуткая, чем я себе представляла. Дюжина швов, свежие рубцы, рваные края, покрытые жёсткой тёмной коркой, будоражили воображение. Целители промыли и обработали рану. Микашу пришлось глотнуть зелья, от которого он посерел и едва не лишился чувств. После целители долго водили руками над его аурой, по клочку восстанавливая пробитую оболочку и ускоряя заживление. Старший взял мой список лекарств и придирчиво осмотрел всё, что мне удалось достать.
Кто составлял?
Доктор Пареда, руководитель кафедры Мистических возможностей одарённого разума. Я у него учусь.
А, помню-помню, он у меня практику проходил. Толковый юноша, из тех, кто не забывается. Идеи у него правда были весьма своеобразные.
Может, это и хорошо. У кого нет необычных идей, тот и не сможет открыть ничего нового, намертво привязанный к старым путям.
Прямо слышу его голос! Что ж, своё учение в головы молодых он и правда хорошо умеет вкладывать. Передавайте ему привет!
Они наложили свежую повязку и ушли.
Вечером Микаш никак не мог улечься, отговариваясь мелкими делами: то почитать, то отчёт составить. Вещи с места на место переносил. Явно уже не знал, чем себя занять. Прометавшись полночи по постели, мокрый от пота, Микаш встал, глотнул обезболивающего зелья из фляги и, не зажигая свечей, принялся бродить по комнате.
Болит? спросила я, не выдержав притворяться спящей.
Полыхает изнутри. Каждый раз. Целители говорят, что по-другому кость с мышцами не срастётся или срастётся так, что я не смогу пользоваться рукой. Им пришлось её по кусочкам собирать, а то бы и вовсе отняли, если бы маршал Комри не запретил. Опять будешь в нём сомневаться? опередил он моё замечание. Я прикусила язык.
Если ты ему веришь, то и мне придётся. Как тебя угораздило-то? Снова кого-то спасал?
Он громко скрипнул зубами.
Фермеры, женщины, дети. Был приказ к отступлению, но я просто не смог их бросить. Велел звену уходить, а сам вытаскивал людей. Думал, успею, грифонов, если что, в узком пещерном лазе откину. Они всё же лучше на открытых пространствах сражаются. Всего пару человек осталось, когда появились линдормы. Это такие большие зубастые змеи с передними ногами ящерицы. Один из них меня цапнул. Повезло ещё, что сойки меня не бросили: выволокли из гадюшника и принесли в лагерь. Настоящие герои!
Он громко скрипнул зубами.
Фермеры, женщины, дети. Был приказ к отступлению, но я просто не смог их бросить. Велел звену уходить, а сам вытаскивал людей. Думал, успею, грифонов, если что, в узком пещерном лазе откину. Они всё же лучше на открытых пространствах сражаются. Всего пару человек осталось, когда появились линдормы. Это такие большие зубастые змеи с передними ногами ящерицы. Один из них меня цапнул. Повезло ещё, что сойки меня не бросили: выволокли из гадюшника и принесли в лагерь. Настоящие герои!
Каков командир усмехнулась я.
Это в нём и нравилось: безрассудная храбрость, страсть и искренность. Если бы кто-то заявил, что спасать всех на своём пути, рискуя собственной шкурой, глупо, то я бы посчитала его трусом и не стала бы уважать даже вполовину так же сильно.
Хорошо, что никто не погиб, пробормотал он.
Иди сюда. Хочешь, расскажу новую сказку или спою колыбельную? я похлопала по перине, подзывая его.
Он послушно лёг рядом. Я закопалась пальцами в его густые волосы.
Колыбельную лучше, заурчал он почти по-кошачьи.
Матушки Умай пела её непоседливым братьям-ветрам, когда те были маленькими. С тех пор её пели все матери своим детям. Древние ноты очаровывали и убаюкивали таинственным волшебством сказаний, словно падали с необозримой выси Девятых небес звонкой капелью чистого хрусталя, сливались с воем ветра, шелестом далёких северных лесов и рокотом океана, пока не гасли в пустынном беззвучии. Микаш затих, скоро заснула и я, впервые за долгое время.
Целители приходили ещё две недели и только потом позволили мне самой смазывать края раны мазями на пчелином воске и менять повязки.
Микаш сносил заботу стоически и ни на что не жаловался. Когда он ослеп после боя с пересмешницей, то это был конец света. Сейчас он, конечно, сильно повзрослел и ни за что бы не показал страх даже мне, но всё равно я знала, насколько он боится остаться калекой, потерять силу и место, ради которого ему через столькое пришлось пройти!