Микаш поставил миску на стол и присел рядом. Ладони легли на голову сестры, посылая волны тягучей безмятежности. Он умел это, сколько себя помнил. И не только это: чувствовал чужие эмоции, подслушивал мысли, мог утихомирить драчунов или заставить людей отвести глаза. Это было так же естественно, как дышать. Иногда Микаш выдавал свои способности неосторожным взглядом или жестом, тогда люди пугались. Он бы хотел стереть это из их памяти, как мать стирала пятна с его рубах.
Агнежка медленно расслаблялась, дышала глубоко и смотрела более осмысленно.
Агнежка медленно расслаблялась, дышала глубоко и смотрела более осмысленно.
Мика, измученно произнесла она, улыбаясь ему. Мой Мика прийти.
Пришёл, счастливо кивнул он. А сейчас мы будем кушать, зачерпнул супа полную ложку и, остудив, поднёс ко рту сестры. Агнежка замотала головой. Ну давай, Одуванчик, аммм, за меня, чтобы я был сильный, много работал, и мы пережили зиму.
Она всё-таки сдалась и открыла рот.
Ам, за маму, чтобы она не хворала и заботилась о нас. Ам, за тебя, Одуванчик, чтобы ты выздоровела и к тебе посватался самый богатый парень на селе!
Мика! хохотнула она. Он засмеялся вместе с ней.
Микаш! оборвала их мать. Хватит нести вздор! Поторапливайся. У тебя ещё куча работы на сегодня. Никто её за тебя не сделает.
Я всё успею, разве я когда-нибудь не успевал? отмахнулся он и снова вернулся к сестре. Ам, чтобы лихо белоглазое наш дом всегда стороной обходило.
Микаш потом ещё долго корил себя за эти слова, ведь тут же раздался стук в дверь. И он знал, что это не ветка. Сердце ухнуло в пятки. Стук продолжился.
За печь, живо! велела мать, вытирая руки о передник.
Микаш нехотя оставил Агнежку и спрятался. Мать открыла дверь, впуская на порог бурю. Гремел гром, сверкали молнии, свистел ветер, капала вода с потолка. Но меж всех этих звуков отчётливо слышалось, как стучала клюка о земляной пол.
Зачем пожаловали, госпожа? мать заговорила странно ласково и мягко, будто перед высокородным.
Искала приют в бурю. Нельзя? ответил ворчливый старческий голос, от которого становилось жутко.
Да ну что вы! Мы так бедны. Боюсь, наше гостеприимство покажется вам очень скудным.
Я неприхотлива.
Снова послышался стук клюки и ковыляющие шаги. Любопытство пересилило, и Микаш выглянул из укрытия. На лавку рядом с Агнежкой опустилась древняя старуха в сером балахоне, полная и сгорбленная. Мать налила ещё одну тарелку супа и поставила перед ней вместе с последними ломтями хлеба.
Вы уж простите, у нас больше ничего нет.
Ай и врёшь! укорила её старуха.
Мика-мика-мика, забормотала сестра и снова принялась раскачиваться.
Хворая она у тебя? старуха взяла Ангежку за подбородок и повернула к себе её голову. Не любишь её, да? Обуза? Так и она тебя не пожалеет, когда время придёт.
Старуха разразилась лающим хохотом. Микаш стиснул кулаки. Да как она может!
Будто услышав его мысли, старуха повернула к нему голову. Пришлось напомнить себе, как дышать, когда он увидел её белые глаза. Горевестница!
А ну-ка, иди сюда! позвала его старуха. Иди, не бойся. Хуже будет, если не выйдешь.
Ну да, так все про горевестниц говорят. Ослушаешься их вовек бед не оберёшься. Микаш вышел на свет. Старуха обернулась к матери:
Это тоже твой пацанёнок? От кого прижила, глупая?
От мужа, на пределе терпения ответила мать.
Угу, от мужа твоего пьяницы только такие убогие, как она, старуха кивнула на заходившуюся в припадке Агнежку, могли родиться. А мальчик-то совсем не в вашу породу, смекаешь?
Мой он, мой! Я его выносила и вырастила! Моя кровь! Никому не отдам.
Нет, не твой. Не можешь ты его как ломовую скотину использовать. У него великая судьба. Это она привела меня на ваш порог.
Хоть великая, хоть малая не отдам!
Микаш взял за руку разволновавшуюся до красноты мать.
Я никуда отсюда не уйду. Уходите вы! сказал он, без страха глядя в белые глаза горевестницы.
Старуха схватила его за подбородок, как сестру до этого, и вглядывалась слепыми глазами, будто саму душу пронзала.
Ишь, какой своевольный! Как зов предназначения услышишь, так сам побежишь. И ещё маяться будешь. А не услышать не сможешь это твоя суть. Слышишь и ты, глупая? горевестница повернулась к матери. Голос её сделался зловеще-таинственным, похожим на шум бури за окном: Он должен учиться, учиться у самого короля Сумеречников. Он станет первым среди них. Его поведёт Северная звезда, та, что сияет на конце стрелы Небесного Охотника. Но как только звезда погаснет, станет он демоном лютым, самым страшным из всех. И загорится степь под его ногами, и прольются небеса людской кровью, и проложит он путь по мёртвой плоти к Небесному Престолу, и возведёт на него дух неправедный.
Агнежка закричала долго и пронзительно, как птица. Мать кусала губы, исходившая от неё завеса страха загустела до вязкой болотной жижи. Мысли её скакали тревожной чехардой.
Агнежка закричала долго и пронзительно, как птица. Мать кусала губы, исходившая от неё завеса страха загустела до вязкой болотной жижи. Мысли её скакали тревожной чехардой.
Забирайте, тихо произнесла она и понурила голову, пряча от него глаза.