Элли приезжает с десятиминутным опозданием и одетая чересчур нарядно. В темном шерстяном жакете и белом, расшитом бисером платье она выглядит как посетительница театра-ресторана в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, думает Марти, широко улыбаясь выходящей из такси Элли. Он наклоняется к переднему окошку и протягивает шоферу деньги. Когда такси отъезжает, она говорит:
Я собиралась заплатить сама.
Можем мы договориться, что такси и ужин за мой счет?
Она кивает и смотрит на неоновую вывеску клуба:
Я удивлюсь, если внутри будет высокое искусство.
Будет, но не совсем такое, как вы думаете. Вы любите джаз?
Хотела бы я знать про него хоть что-нибудь.
Я посмотрел программу. Сегодня ничего выдающегося, но место приятное. Нельзя же вам уехать из Нью-Йорка, не послушав джаз.
При тех темпах, которыми движется моя диссертация, я никогда из него не уеду.
Они входят внутрь и по застеленной пыльным ковром лестнице спускаются к кассе и гардеробу. На входе в сам клуб они отдают билеты служительнице, и та ведет их в кабинку. В помещении темно и накурено. Марти нравится контраст клуба с похоронным великолепием аукционного дома, резкий переход, подразумевающий, что человек может в один вечер потратить восемьдесят тысяч на картины, а в другой нырнуть в подземное святилище джаза. Пусть Элли поймет, что он принадлежит к обоим мирам и в обоих чувствует себя как рыба в воде.
Служительница подводит их к ряду кабинок довольно близко от сцены. Они садятся, подходит официантка с меню напитков. Марти обращает внимание, что среди официанток нет женщин моложе пятидесяти, что должно означать серьезность клуба. Элли заказывает красное столовое, Марти «Том Коллинз» и орешки. Еще довольно рано, на сцене джаз-банд «на разогреве». Квинтет, саксофонист играет соло. Марти вспоминает, как видел Чарли Паркера, чуть толстоватого ослабленный галстук едва доходил до грудной клетки. Он играл, опустив глаза, как будто видел ноты, вспыхивающие на раструбе саксофона. То был призрак, обколотый героином и неземной. С тех пор все саксофонисты кажутся Марти простыми смертными.
Элли оглядывается:
Кажется, я оделась чересчур нарядно.
Тут привыкли к театралам, улыбается Марти.
Они пьют. Официантка приносит мисочку арахиса.
Марти берет пригоршню орешков и указывает на дюжего негра в белом костюме:
Распорядитель вроде как вымогает чаевые. Если не дать, он запомнит вас навсегда. Все музыканты ему платят, потому что он их объявляет и, если поскупиться, путает имена.
Похоже, тут такой же разбойничий мир, как в аукционном доме.
В десять раз хуже.
Она отхлебывает вино:
Как поживают картины маслом на меди?
Воссоединенное семейство прекрасно, но пока они стоят у меня в кабинете, ждут, когда отыщется место на стене.
Мне бы хотелось как-нибудь посмотреть вашу коллекцию.
Конечно. Сейчас у меня ремонт, так что это зона бедствия.
Элли смотрит в бокал с красным вином и говорит:
Наверное, ремонт большое испытание для вашей жены.
Марти понимает, что ни разу не упомянул жену Джейка, но, с другой стороны, и обручального кольца не снял. Он выдерживает пятисекундную паузу, прикидывая варианты. Потом, глядя на джазменов, говорит:
Похоже, тут такой же разбойничий мир, как в аукционном доме.
В десять раз хуже.
Она отхлебывает вино:
Как поживают картины маслом на меди?
Воссоединенное семейство прекрасно, но пока они стоят у меня в кабинете, ждут, когда отыщется место на стене.
Мне бы хотелось как-нибудь посмотреть вашу коллекцию.
Конечно. Сейчас у меня ремонт, так что это зона бедствия.
Элли смотрит в бокал с красным вином и говорит:
Наверное, ремонт большое испытание для вашей жены.
Марти понимает, что ни разу не упомянул жену Джейка, но, с другой стороны, и обручального кольца не снял. Он выдерживает пятисекундную паузу, прикидывая варианты. Потом, глядя на джазменов, говорит:
Вообще-то, она умерла в прошлом году. Я почему-то никак не могу снять кольцо.
Как только эти слова повисают в воздухе, у него что-то обрывается в животе. У Элли вытягивается лицо, как будто она проявила неделикатность.
Простите. Я не хотела лезть в вашу личную жизнь.
Пустяки. Я постепенно снова встаю на ноги. Может быть, поэтому и стал заполнять мелкие лакуны в своей коллекции. Обычно инициатива на этом фронте исходила от нее.
Он отпивает большой глоток «Тома Коллинза», чтобы отбить вкус предательства. Думает о европейском речном круизе этой весной, воображает, как Рейчел с туристическими брошюрами и корабельным меню лежит на идеально заправленной постели. Они будут есть устриц и трюфеля, займутся любовью раз или два, проплывая мимо торфяников старой Европы по древним рекам. Рейчел будет читать в кровати и засыпать с включенным светом. В предсказуемости всего этого есть и своя радость, и ощущение краха. Марти смотрит на сцену, где трубач заканчивает соло, качается на пятках, чтобы выдать последние трепетные ноты.
Неплохо играет, говорит он.
Вы любите музыку?
В старших классах я играл на трубе. Потом отец заставил меня бросить музыку, и я стал патентным поверенным. Теперь контролирую чужое творчество.