Да, мой отец прорыл тут первые каналы, выстроил школу и церковь, но красоту он ценить не умел. Он ставил пользу выше красоты. Он помог здешним крестьянам стать белильщиками. Мне хочется думать, что эта комната в доме самая бесполезная.
Корнелис очень торжественно открывает дверь, но тут же понимает, что занавески задернуты и гостья видит лишь темноту. Он бросается к окнам и принимается раздвигать бархатные шторы. В комнату один за другим вонзаются кинжалы света.
Я стараюсь держать картины в темноте, чтобы они не выцветали зазря.
Длина комнаты футов шестьдесят, высота от мраморного пола до расписного потолка футов двадцать. Если не считать пустого куска стены в дальнем конце, вся она завешана картинами. Поначалу Сара не знает, куда смотреть, глаза разбегаются от ярких цветов и разнообразия композиций. Ей хочется сорвать какую-нибудь картину, поднести к окну и рассмотреть мазки. Но тут она начинает понимать систему: по левой стене пейзажи сменяются маринами, а затем натюрмортами в углу и по дальней стене. Справа, рядом с высоким окном, портреты и жанровые сцены. В целом это движение от природы к человеческой повседневности, терпеливый путь от Божьего царства к мусорной корзине торговца. На миг Сара ощущает теплое чувство к Груну человеку, который все это собрал, но тут он говорит:
Ваш муж помог мне развесить картины в естественном порядке. Он расположил их, как ноты в опере.
На Сару накатывает холод одиночества и тоски по Баренту, которая почти сразу превращается в прежнюю злость. Чтобы совладать с собой, она идет по периметру комнаты. Ей ни разу не случалось видеть столько картин в одном месте, и она гадает, намного ли больше в придворном гаагском собрании. Поворачивается к задней стене, той, где дверь. Здесь висят исторические и мифологические картины с греческими богами и христианскими мучениками. Переступает с ноги на ногу, чуть поворачивается и смотрит на Корнелиса, который остановился у высокого окна.
На Сару накатывает холод одиночества и тоски по Баренту, которая почти сразу превращается в прежнюю злость. Чтобы совладать с собой, она идет по периметру комнаты. Ей ни разу не случалось видеть столько картин в одном месте, и она гадает, намного ли больше в придворном гаагском собрании. Поворачивается к задней стене, той, где дверь. Здесь висят исторические и мифологические картины с греческими богами и христианскими мучениками. Переступает с ноги на ногу, чуть поворачивается и смотрит на Корнелиса, который остановился у высокого окна.
Я бы советовал начать с того дальнего угла. По большей части там работы мастеров, родившихся или живших в Харлеме, но есть несколько привозных итальянских и фламандских.
Количество картин на время парализует ее. Она решает рассматривать полотна по одному и идет в дальний угол. Под каждой картиной табличка с именем художника, названием и датой. Сара подозревает, что особо выспренние названия придумал Корнелис: «Безмятежный пейзаж с героическими фигурами» и «Прекрасные холмы на рассвете с величественной церковью». Названия, данные самими художниками, попроще. Вот круглая дубовая панель Яна ван Гойена, «Пейзаж со старым деревом», 1620 года. Композиция незатейливая: окраина деревушки, несколько всадников, лодка на пруду, одинокое дерево но вся атмосфера лучится приглушенными бурыми тонами под облаками цвета сепии. На переднем плане Сара видит следы ореховых чернил, которыми ван Гойен, вероятно, писал дерево. Вся сцена окутана вечными сумерками. Она слышит приближающиеся шаги Груна. Он успел выйти из кунсткамеры, чтобы зажечь трубку, и теперь возвращается, а она и не заметила. Он говорит:
Ван Гойен учился пейзажной живописи у Эсайаса ван де Велде, который умер несколько лет назад в Гааге. Его картина висит сразу над этой. Я стараюсь по возможности вешать учителя над учеником. Это была одна из моих идей, и ваш муж ее одобрил.
Сара поднимает взгляд к «Летнему пейзажу» 1614 года. Несколько крестьян идут по дороге под перистыми деревьями. Те же тайные цвета и оттенки. Пешеходы написаны так бледно, что через их тела просвечивает дорога, и Сара не может понять, изъян это или находка художника.
Она переходит к маринам. Корнелис рядом попыхивает трубкой, наблюдая за Сарой, покуда та смотрит на картины. Корабли, застигнутые шквалом. Матросы карабкаются по вантам к голландскому флагу льву на бастионе. Борт ощетинился двенадцатью пушками. Она переходит к натюрмортам с разложенной едой блестящими устрицами на оловянном блюде, лимонной кожицей, надкусанными фруктами. Видит среди множества других цветов свои тюльпаны. Свет льется на них как будто из невидимого источника. Картина не ужасна, думает Сара, но при всем своем техническом совершенстве довольно заурядная. Рядом «суета сует»{27}, в которой художник и впрямь достиг настоящих высот. Череп, книга и подзорная труба на столе, бледное освещение и слабые тени полностью передают зябкое зимнее одиночество и напоминают о тысяче мертвенных белых вечеров, ожидающих нас всех.
Корнелис подходит к дальней стене и указывает на закрытую дверь.