Два других игрока Уилл Тернер, хирург, и Бойд Карри, копирайтер из рекламного агентства на Мэдисон-авеню. Много месяцев Марти излагал им перипетии истории с подделкой и получал в ответ внимание и советы. Четверка любит обсуждать сложные задачки, от проблем национальной безопасности и вопроса, надо ли выпускать Эзру Паунда из психушки{23}, до неосторожных поступков, которыми чреваты поездки на загородные конференции. Поскольку все они любят довольно странный спорт, то и решения предпочитают нетрадиционные.
Сегодня, после того как Фредерик деморализовал их всех, они сидят в гостиной клуба, на столе перед ними импортное пиво в зеленых бутылках и мисочка миндаля. Все, кроме Фредерика, люди женатые и должны быть дома к обеду, но сейчас флиртуют с меню и официанткой. «Студентка Брин-Мора с прической конский хвост»{24} убеждает их взять полный обед, но они пока держатся. В отличие от подвальных кортов, похожих на бетонные бункеры с облупившейся белой краской, гостиная украшена красным деревом и портретами покойных членов клуба, а кабинки отделаны бархатом и кожей. Президенты обедали здесь, плавали в выложенном мозаичной плиткой бассейне под стеклянным потолком. Марти хочется спросить совета, как ему быть с последней информацией, с Элинор Шипли, но не знает, как вставить это в разговор. После второй бутылки пива Бойд вбросил вопрос о снах, связанных с профессиональными тревогами. Он любит упорядочить разговор, предложить тему или гипотетическую ситуацию: кто выиграл бы президентскую кампанию, будь в ней такие-то кандидаты, или кто, ягуар или пума, победит в схватке и в забеге по пересеченной местности. Сегодня он спрашивает:
Какой у вас был самый страшный сон про работу?
Повторяющийся? уточняет Уилл.
Возможно, отвечает Бойд.
Фредерик говорит:
У меня всегда один и тот же. Я стою за аукционным столом «Сотбис», зал полон. Несколько сотрудников говорят с лондонскими покупателями в телефонных кабинках. Выносят следующую картину, и у меня мутится в глазах. Должно быть полотно семнадцатого века, а я вижу что-то современное и абстрактное. Смотрю в блокнот, где должны быть имена ожидаемых покупателей и где они сидят, но передо мной белые страницы. Я даже не знаю, что это за картина. Как я буду ее продавать? Просто стою, и тут меня зовут к телефону. Все опускают карточки и смотрят, как я иду через зал к телефону.
Кто звонит? спрашивает Марти.
Он только дышит в трубку, но я откуда-то знаю, что это покойный художник. Его бесконечно огорчило то, что он сейчас увидел.
Все некоторое время молчат, сочувственно потягивая пиво.
Уилл изучает свою ракетку, поправляет струны.
У меня есть свои ритуалы перед важной операцией, говорит он. У себя в кабинете я подстригаю ногти и слушаю оперу Верди. Иногда прочитываю несколько страниц «Гека Финна». Потом иду в операционную и здороваюсь с каждым по имени. Если там новая медсестра, я спрашиваю, как ее зовут и где она училась. Во сне рядом со мной стоит Гарри Трумэн в хирургическом костюме и говорит, когда я зашиваю больного, что я забыл в брюшной полости марлю. Мы спорим, и в конце концов я вновь вскрываю пациента и вытаскиваю окровавленный марлевый тампон.
Ужас, говорит Марти. Мои профессиональные кошмары самые заурядные. Патентным поверенным снится, что они неправильно составили документы или пропустили дедлайн. Ничего хуже представить себе нельзя. До того как меня сделали партнером, я часто просыпался в холодном поту. Я видел, как везу по коридору тележку с кофе или разношу почту. Иногда в этом сне мой босс мочился в кофейник.
Я не фрейдист, господа, но все это весьма красноречиво, замечает Бойд. Я во сне смотрю по телевизору свою рекламу, но она на другом языке то ли суахили, то ли пиджине. Я бью по телевизору, как будто это может исправить язык передачи. Он хрипит, изображение гаснет, потом возникает снова и это сменяющиеся пейзажи Среднего Запада.
А что происходит с вашей рекламой? спрашивает Фредерик.
Ее засасывает в кинескоп. Всякий раз, как я бью по телевизору, картинка меняется деревянный сельский домик, красный амбар, кусок земли со стреноженной лошадью. И тут я понимаю, что это мое детство ферма в Иллинойсе и паршивый городишко, где я рос.
Не может быть такого в настоящем сне.
Расскажите это моему супер-эго.
Думаю, это ваше ид,{25} преспокойно объявляет Фредерик.
А что происходит с вашей рекламой? спрашивает Фредерик.
Ее засасывает в кинескоп. Всякий раз, как я бью по телевизору, картинка меняется деревянный сельский домик, красный амбар, кусок земли со стреноженной лошадью. И тут я понимаю, что это мое детство ферма в Иллинойсе и паршивый городишко, где я рос.
Не может быть такого в настоящем сне.
Расскажите это моему супер-эго.
Думаю, это ваше ид,{25} преспокойно объявляет Фредерик.
Марти поднимает свою бутылку.
Предлагаю сменить тему.
Я согласен обсуждать только одно бифштекс, поджаренный так, что кровь в нем еще пульсирует, заявляет Бойд. Я так голоден, что готов сожрать кожу, которой обита эта кабинка. Как только наша филологиня снова подойдет, я закажу еду. Кстати, сколько, по-вашему, ей лет?