Солдат повернулся к ворону:
— Слушай, похоже, город никто не охраняет.
— Стражники или больны, или перепуганы до смерти.
— Что, все жители города не показывают нос на улицу?
— По крайней мере те, у кого есть голова на плечах.
Солдат въехал в ворота. Улицы Зэмерканда были пустынны, если не считать мух. Мухи кружились повсюду. А между разлагающимися трупами сновали серые тени.
— Крысы, — с отвращением пробормотал Солдат. — У них пиршество.
Он проехал по мощенной булыжником центральной улице, затем свернул на площадь, но так и не встретил ни единой живой души.
— Если бы сейчас враг напал на Зэмерканд, защитникам города пришлось бы тяжко.
— Разве те, кому ведомо чувство самосохранения, решат напасть на город, где свирепствует чума? — резонно заметил ворон.
Вскоре птица на время попрощалась с Солдатом и отправилась добывать себе корм. Солдат постарался не думать о том, чем будет питаться его пернатый друг: он и так догадался.
Спешившись, Солдат повел своего коня в поводу. Лошадь извергла на мостовую кучу навоза. Солдат обратил внимание, что свежих испражнений на брусчатке нет. Кое-где между булыжниками уже пробивались ростки сорняков. Двери домов были покрыты какими-то знаками, грубо выведенными красной краской. Он предположил, что эти магические символы призваны не пускать на порог чуму. Впрочем, возможно, их нанесли городские власти, желая проследить распространение болезни. Солдат, не знакомый с обычаями Гутрума, точно сказать не мог.
Часовые не стояли даже у ворот Дворца Диких Цветов. Солдат отвел свою лошадь в конюшню на заднем дворе и принес ей сена и воды. Миновав беседку в саду, попал во дворец через пустующую кухню. Оказавшись внутри, направился прямиком в парадную залу, а оттуда поднялся наверх. На лестнице его встретила Дриссила.
— Ваша жена больна, — сказала преданная служанка. — Лучше ее не посещать, пока она не поправится. Поживите где-нибудь в другом месте. В трактире, что ли, не знаю. А еще лучше, покиньте на время город.
— Я должен повидаться с ней, — твердо заявил Солдат, отстраняя Дриссилу. — За ней надо кому-то ухаживать.
— Сейчас она сама не своя от лихорадки. У нее жар, и я кладу ей на лоб холодные компрессы. В любом случае госпожа не желает никого видеть. Вас в особенности.
Солдат очень удивился.
— Чем я перед ней провинился? Что сделал не так?
— Сами узнаете.
Дриссила спустилась по лестнице. В руках у служанки был тазик с рвотой, источавшей зловоние.
Поднявшись наверх, Солдат отыскал дорогу в Зеленую башню. Дойдя до опочивальни Лайаны, он остановился перед дверью. Почему принцесса гневается на него? Неужели он никогда не сможет ее удовлетворить? Ведь благодаря ему она исцелилась от безумия, разве не так? Солдат понимал, что королева будет им очень недовольна, но Лайана то должна оценить его старания? Ради нее он столько перенес — дошел до края света, заглянул в лицо смерти. И тем не менее Лайана по-прежнему держит на него зло?
Вдруг Солдат услышал слабый стон, и его захлестнули истинные чувства.
— Я очень хочу, чтобы она выздоровела!
Войдя в опочивальню, он увидел в противоположном углу кровать под балдахином, завешанную пологом из черного муслина. Приблизившись к кровати, Солдат увидел хрупкую фигуру своей возлюбленной супруги, прикрытую лишь тонкой хлопчатобумажной простыней. Ему не удалось разглядеть сквозь полупрозрачный полог никаких подробностей, поэтому он не смог определить, насколько тяжело протекает болезнь, миновал ли кризис.
До него донесся сильный запах пота, пропитавшего насквозь постель; он с трудом различил лишь волосы Лайаны, красивым веером разложенные вокруг подушки (несомненно, работа Дриссилы), но все равно тусклые и влажные. В комнате стояло отвратительное зловоние рвоты. Лайана дышала неглубоко и очень часто.