Борродс тяжело вздохнул.
Давайте обсудим это в другом месте, неуверенно произнес он (было восемь утра, и мы стояли в пустом Нижнем коридоре). Я хотел, чтобы присутствовал Пэт Слоун, но в кабинете его нет, и я не смог дозвониться. О господи, он подергал свои тощие усы, я думаю, обсуждение нужно отложить до появления руководства.
Я уже собрался съязвить насчет кураторства и вышестоящего руководства, как появился Тишенс. Он злобно посмотрел на меня и обратился к Борродсу.
С компьютерами неполадки, сказал он своим бесцветным голосом. Вам стоит взглянуть.
Борродс не сумел скрыть облегчения. Компьютеры вот его поле деятельности. Никаких неприятных разговоров с людьми, никаких противоречий, никакой лжи, ничего, кроме машин для программирования и декодирования. Я знал, что всю неделю компьютеры барахлили вирус, говорили мне, в частности, электронная почта полностью зависла, к моему великому удовольствию, а кафедру информатики сослали на несколько дней в библиотеку.
Простите, мистер Честли Снова этот взгляд человека, которому в последнюю минуту отсрочили приговор. Долг зовет.
В конце перерыва, не раньше, я обнаружил у себя в ячейке записку Слоуна, написанную от руки. Правда, Марлин утверждает, что отправила ее еще в начале первого урока. Но с утра навалилась куча неприятностей: Грахфогель отсутствует, Китти подавлена, Грушинг делает вид, будто ничего не случилось, а сам помят и бледен, с синяками под глазами. Я слышал от Марлин (которая всегда все знает), что сегодня он ночевал в Школе; очевидно, не был дома со вторника, когда анонимка разоблачила его давнюю супружескую неверность. Китти винит во всем себя, говорит, что подвела Грушинга, и боится, что из-за нее этот неизвестный осведомитель докопался до правды.
Грушинг это отрицает, но держится с нею отчужденно. Очень по-мужски, замечает Марлин, настолько погружен в свои несчастья, что не замечает жуткого состояния Китти.
Не считаю нужным это комментировать. Я не могу принять чью-то сторону. Надеюсь, что они все-таки смогут работать вместе. Не желаю терять ни Китти, ни Грушинга, особенно в этом году, когда все катится под откос.
Но маленькое утешение все же есть. Эрик Скунс оказался просто каменной стеной в этом неожиданно ослабевшем мире. Когда все хорошо, с ним трудно общаться, когда же все плохо, он стал самим собой, без единой жалобы (и даже с какой-то радостью) принял на себя обязанности Грушинга. Конечно, он хотел бы сам заведовать кафедрой. И даже справился бы с этим, хотя не столь обаятелен, как Грушинг, и слишком мелочен в административных вопросах. Но с годами характер у него испортился, и только в трудные времена я вижу настоящего Скунса, того молодого человека, которого я знал тридцать лет назад: добросовестный, энергичный, настоящий демон в классе, неустанный организатор, юноша в расцвете сил.
«Сент-Освальд» умеет все это гасить. Активность, честолюбие, мечты. Я размышлял об этом, сидя в общей преподавательской за пять минут до конца перерыва, со старой коричневой кружкой в одной руке и черствым диетическим печеньем (из общих запасов надо же когда-нибудь окупить свои взносы) в другой. В это время здесь всегда полно народу, как на вокзале, изрыгающем во все стороны потоки пассажиров. Завсегдатаи на своих местах: Роуч, Пуст (странным образом присмиревший) и Изи, все трое в эти последние пять минут перед занятиями погрузились в чтение «Миррор»; Монумент спит, Пенни Нэйшн с Китти в девичьем уголке, мисс Дерзи читает книгу, юный Кин заскочил передохнуть после обеденного дежурства.
Вот и вы, сэр, сказал он, увидев меня. Мистер Слоун вас искал. Кажется, послал вам сообщение.
Сообщение? Может, электронное письмо? Этот человек ничему не учится.
Слоун сидел у себя в очках для чтения и щурился на монитор. При моем появлении он немедленно их снял (он следит за тем, как выглядит, а очки с толстыми линзами скорее подойдут пожилому ученому, чем бывшему регбисту).
Ну и долго же вы, черт бы вас побрал.
Простите, мирно сказал я. До меня, видимо, не дошло ваше сообщение.
Чушь. Вы никогда не удосужитесь проверить почту. Мне это надоело, Честли, надоело, что я должен вызывать вас к себе, будто пятиклассника, который не сдает курсовых.
Я не удержался от улыбки. Я ведь и правда люблю его. Он не Костюм хоть и старается, да помогут ему боги, и злится он как-то искренне, чего нет и в помине, например, у Главного.
Vere dicis?[46] вежливо поинтересовался я.
Вы бы хоть это прекратили. Мы тут влипли по уши, и это, черт подери, ваша вина.
Я посмотрел на него. Он не шутил.
В чем дело? Очередная жалоба?
Я подумал о порванном блейзере Пули, хотя, конечно, тут за дело взялся бы сам Боб Страннинг.
Хуже. Колин Коньман сбежал.
Что?
Пэт глянул на меня.
Вчера, после того как вы с ним потолковали на перерыве. Взял сумку, вышел, и никто, вообще никто ни родители, ни друзья, ни одна живая душа, черт возьми, не видел его с тех пор.
Слон
1
Воскресенье, 31 октября
Канун Дня всех святых. Мне всегда нравился этот праздник. И ночь в особенности. В отличие от Ночи костров с ее крикливо-пышными игрищами (какая все-таки безвкусица дети празднуют мучительную смерть человека, виновного лишь в том, что слишком высоко метил).