Вот так оно все и пошло. Рыбаков писал, и в своем кругу был достаточно ценим. Участвовал он и весьма небезуспешно в Первом Всесоюзном семинаре молодых писателей-фантастов и приключенцев, что состоялся в Москве зимой 1976 года семинаре нынче изрядно подзабытом, хотя в нем принимали участие многие достаточно известные сегодня авторы Геннадий Прашкевич и Виталий Бабенко, Владимир Малов и Ольга Ларионова, Борис Штерн и светлой памяти Виталий Бугров. Ездил потом Рыбаков и на многие последующие в Малеевку и Дубулты. Но публикаций главного в писательской жизни не было.
Собственно говоря, такую ситуацию не назовешь исключительной. Временной разрыв между первым уже не совсем ученическим опусом и литературным дебютом составил у меня шесть лет, а у Славы семь. Разница, как видите, непринципиальная. Принципиальным было другое дух времени. Мое было не в пример легче. Впрочем, как писал Александр Кушнер,
Времена не выбирают
В них живут и умирают.
Мы убеждали Славу переключиться на малые формы, заняться новеллистикой, поскольку держались все-таки «Уральский следопыт», «Вокруг света» и его приложение «Искатель», «Химия и жизнь» и еще несколько регулярно публикующих фантастику журналов. В конце концов Рыбаков поддался. И в январе 1979 года дебютировал наконец рассказом «Великая Сушь», опубликованным в журнале «Знание сила». Потом в периодике появилось еще несколько его рассказов и хороших.
Однако по-настоящему он дебютировал совсем неожиданно в кино. Два года мучений со сценарием, о которых впоследствии он рассказывал достаточно ярко (но пусть он сам и говорит об этом!) и вот в 1986 году на экраны вышел фильм «Письма мертвого человека». За сценарий, написанный в соавторстве с режиссером Константином Лопушанским при творческом участии Бориса Стругацкого все трое были удостоены в 1987 году Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых, а потом и нескольких международных призов, в том числе Гран-при и приза Международной ассоциации кинопрессы на кинофестивале в Мангейме (ФРГ).
И тут время сломалось. Фантастика вновь пошла пусть не так, как в оттепельные годы, во время перестройки ее сильно потеснили и переводная НФ и отечественная публицистика, но все-таки более или менее активно. В рижском журнале «Даугава» была опубликована рыбаковская повесть «Первый день спасения», в «Урале» многострадальное «Доверие», дождавшееся наконец, десятилетие спустя, своего часа и в награду за долготерпение получившее приз Интерпресскона-91 (правда, не за ту, «уральскую» публикацию, а за первоначальный вариант, появившийся в фэнзине «Сизиф») Стали возникать новые издательства и серии и вот в серии «Новая фантастика» увидел свет роман Рыбакова «Очаг на башне», отмеченный призом «Старт» как лучший дебют года. В издательстве «Советский писатель» вышел сборник рыбаковских повестей и рассказов «Свое оружие». На глазах произошло чудо сухая конечность Колосса Родосского превратилась в здоровую и сильную ногу. А теперь вот и этот том
В мои намерения не входит анализировать и оценивать включенные в него произведения зачем отбивать хлеб у читателей и у критиков, буде последние все-таки отыщутся. А вот поделиться мыслями, возникшими при чтении точнее, перечитывании романов, как вошедших, так, заодно, и не вошедших сюда, мне, безусловно, интересно. Тем более, что за текстами «Гравилета» и «Очага» проступает эволюция мироощущения целого поколения.
В мои намерения не входит анализировать и оценивать включенные в него произведения зачем отбивать хлеб у читателей и у критиков, буде последние все-таки отыщутся. А вот поделиться мыслями, возникшими при чтении точнее, перечитывании романов, как вошедших, так, заодно, и не вошедших сюда, мне, безусловно, интересно. Тем более, что за текстами «Гравилета» и «Очага» проступает эволюция мироощущения целого поколения.
Вот о мироощущении давайте и поговорим.
Представление о том, каким должен быть мир, формировалось у нас с Рыбаковым невзирая на разницу в возрасте и принадлежность к разным литературным генерациям одинаково, на одних и тех же книгах, и в первую очередь на «Туманности Андромеды» Ефремова и обширном цикле повестей братьев Стругацких о XXII веке, цикле, начатом «Возвращением». Утопии, надо сказать, жанр донельзя коварный. На первый взгляд, они посвящены исключительно утверждению некоего и зачастую весьма оторванного от реальности идеала. Однако на деле являются инструментом социальной критики, ибо описанный в них идеальный мир в читательском сознании невольно сопоставляется с миром окружающим, и возникающая в результате разница потенциалов вызывает нечто вроде духовного электрошока, под воздействием которого резко меняется взгляд на картину мира. Вместе с «Туманностью» с творчеством ранних Стругацких к нам тогда в конце пятидесятых-начале шестидесятых пришло представление, пусть даже отчасти по-советски идеологизированное и социализированное, о тех самых общечеловеческих гуманистических ценностях, о которых мы сегодня так много размышляем, рассуждаем и пишем. Но одновременно родилось и понимание того, насколько же фарисейски фальшив тот мир, который нам с младых ногтей пытались выдать едва ли не за идеальный. Именно болью этого осознания диктовались первые литературные опыты многих из нас. А уж к Рыбакову-то это относится в полной мере.