— Если, конечно, нет каких-то особых обстоятельств.
Лэррен присвистнул:
— Значит, были особые обстоятельства…
— Естественно. Ведь за нашей девочкой приехала аж сама дама-настоятельница. Не думаю, что она за каждой соплячкой по всему свету мотается, — подтвердила Риль. Хорошо бы теперь узнать, что это за обстоятельства.
— Мать Полонна еще не возвращалась, — заметил Баулик. — Насколько мне известно, ее с нетерпением ждут.
На балконы центральной башни вышел хор, и слаженное, ясное пение десятков голосов заполнило двор. Хёльв на мгновение зажмурился — такой неожиданно прекрасной показалась ему музыка.
— …Нашу юдоль осветит, — лились слова молитвы. Обернется с состраданьем, плач сестер услышав тихий…
— Славные соловушки, — пробормотал Баулик. Риль встала, стряхивая с себя оцепенение.
— Ты можешь нам помочь? — спросила она монаха.
— Я бы рад, но как?
— Для начала покажи нам тут все. Баулик послушно вскочил.
— Здесь заблудиться сложно. В розовых башнях — их еще называют миньонами — располагаются небольшие Сестрины часовни, трапезные, дортуары воспитанниц и кельи монахинь, — Он подвел спутников к самому низкому из этих строений.
Несмотря на холод, дверь была открыта. На пороге, полностью закрывая собой проход, сидела дородная привратница в толстой шерстяной накидке.
— Видите, там лестница в верхние покои, внизу — столовая.
— С трудом. Почтенная сестра загораживает.
— Часовня располагается на самом верху. — Подобрав робу, Баулик засеменил дальше по утоптанному снегу. — Все миньоны устроены подобным образом.
— То есть внутрь вас допускают? — поинтересовался Лэррен.
Он украдкой отхлебнул из спрятанной в рукаве фляги и, воровато стрельнув глазами по сторонам, отер губы. Монах пошевелил кончиком носа и бросил на эльфа взгляд, исполненный самой черной зависти.
— Допускают, а как же. Не в кельи, понятное дело, зато в трапезные, молельни — совершенно свободно. Но только во время Лазоры.
— А нас, пожалуй что, дальше порога не пригласят? — с усмешкой предположила Риль.
— Не пригласят, можете не сомневаться, — согласился Баулик. — Мирским только во дворе прогуливаться можно, благодатным воздухом дышать, да в храме перед божественными образами во прахе лежать.
— Прах надо с собой приносить или на месте могут выдать? — ядовито осведомилась чародейка.
Баулик надулся:
— Вот опять вы издеваетесь.
— Это просто оборот речи такой.
С любопытством озиравшийся вокруг Хельв хихикнул. Монах расстроился еще больше.
— И паж у вас невоспитанный.
Риль сдвинула брови и холодно уставилась на юношу. Тот съежился и попытался стать незаметной серой тенью.
«Конечно, самой ей можно, а мне — так сразу чуть ли не подзатыльники отвешивают», — с горечью думал он, шагая вслед за всеми к храму.
— На крыше серединной башни устроен насест для гельмаров, — гордо заявил Баулик, указывая пальцем вверх. — Видите?
— Видим, — кивнула чародейка.
— А символ любви погасший видите? — понизив голос, спросил монах.
Хёльв украдкой бросил взгляд наверх. На фоне ясного закатного неба венчавшее башню сердце казалось особенно темным, почтя черным.
Замерев на месте, Риль заинтересованно повернулась к Баулику:
— Что с ним стряслось? Когда я была здесь в последний раз, оно сияло так, что смотреть больно.
— Об этом никто не осмеливается говорить вслух, — сказал Баулик, — Оно потухло несколько недель назад. Становилось все тусклее и тусклее, пока совсем не померкло, Никто не знает почему.
Лэррен недоверчиво хмыкнул.
— Уж кто-то да знает, — заметил он.
— Пожалуй, — не стал спорить монах. — Но рядовые служительницы в ужасе и панике. Поговаривают, что милость богини покинула храм.