Акина перепел дух.
— Это хорошо, — пробормотал он. — Очень хорошо. Я рад. Рад…
Обшитые деревом стены поплыли перед его глазами, и герцога охватила глухая ватная тишина. Он натянул на себя одеяло и уснул.
— Напрасно вы молчите, милейший, — ласково сказал герцог Акина.
Его лицо было еще бледным, руки чуть дрожали от слабости, но он шел на поправку со скоростью, восхищавшей лекарей и пугавшей его самого.
— Я ничего не знаю, — ответил прикованный к стене человек.
Без шубы, без бренчащих украшений он казался почти жалким. Но только почти: герцог отлично помнил, сколько неприятностей тот ему доставил в Кривой балке.
— А мне думается — знаете.
Повинуясь знаку хозяина, стоявший в стороне палач подошел ближе и лениво, нарочито медленно вложил руку шамана в костоломку. Начал поворачивать винт.
— Не знаю, — повторил кудиум, И закричал, пытаясь вырваться: — Не знаю, не знаю!
— Никакого нет смысла запираться, — проговорил Акина, придирчиво рассматривая свои ногти. — Вы — не единственный мой пленник. Кто-нибудь да скажет.
По лбу шамана бежали капельки пота.
— Я ничего не знаю!
— Если это будете вы, — продолжал развивать мысль герцог, — то я отпущу вас, даю слово. Остальных казню. Если же продолжите проявлять неумное и утомительное упрямство…
Палач налег на винт, обнажая в улыбке беззубые десны. Крик шамана перешел в визг.
— Понимаю, что после случившегося вернуться в племя вы не сможете, но ведь кудиумы когда-то жили на равнинах. Уверен, вам тут понравится больше, чем в Подземельях Ристага.
Шаман тихо подвывал, бессильно колотя свободной рукой по каменной кладке.
— Не вы — так другой. Это все, что я хочу донести до вашего затуманенного болью разума.
— Не знаю!
— Как это скучно, — вздохнул Акина.
Разевая рот в беззвучном смехе, палач отпустил винт и присел на корточки, наблюдая за пленным. Освобождение от муки оказалось таким внезапным, таким полным, что кудиум заплакал. Давясь слезами, он заговорил — быстро, бурно, желая только одного — чтобы герцог забыл о костоломке.
— Отец Племен узнал об изъяне Чистого Сердца. В древних рукописях нашего народа написано, что достаточно могущественный и безжалостный человек может подчинить его себе, черпать его силу так же, как хранительницы питают его.
Глаза Акины были черными прорубями на скованном льдом озере.
— Меня перестали донимать боли в животе, — сказал он задумчиво. — Опасная рана заживает быстрее царапины.
— С его помощью смерть не побороть, но недуги.. — Шаман всхлипнул, глядя на искалеченную кисть. — Отец Племен хотел…
Герцог повернулся к палачу:
— Отведи этого человека в камеру. Я пришлю кого-нибудь, чтобы одеть его и отправить подальше отсюда.
Шаман со свистом втянул в себя воздух: он до последнего момента не верил, что Акина сдержит слово. Палач закивал, сверкая жуткой улыбкой.
— Остальных завтра казним. Начинай готовить церемонию.
Из коридора донесся звук шагов, и в камеру вошел Дибас.
— Каменщики начали работу, — доложил он, брезгливо поглядывая на пленника и на возившегося с цепями палача. — Тот молодой маг из Хан-Хессе — Юмазис — вертится рядом и что-то наколдовывает. Завтра портал замуруют окончательно и займутся стенами.
Акина кивнул и, дождавшись, когда они останутся с полковником вдвоем, пригласил его присесть. Достал из кармана платок и тщательно вытер и без того чистые руки. Как ты уже понял, я решил оставить себе Чистое Сердце. Сейчас не время вдаваться в подробности — могу только сказать, что оно мне действительно необходимо, — произнес он и замолчал, наблюдая за реакцией Дибаса.
Выражение лица полковника было образцом преданности и верноподданности.