Да, именно!
Рай распахнет передо мной двери.
Когда я ступлю на порог, огромные хрустальные ангелы, поблескивающие морозными всполохами, скажут: «Хорошая работа, де Люс».
Я обхватила себя руками и свернулась в клубок.
Как приятно умирать, когда все сделано как надо.
Мисс Флавия, Доггер нарушил мои приятные мысли. Он перестал грести и указывал мне на что-то.
Вмиг меня вырвали из сладких грез. Если бы это был кто-то другой, а не Доггер, он бы жестоко поплатился.
Это Воулсторп, сказал он. Слева от самого высокого вяза Святая Милдред.
Он знал, что я не хотела бы пропустить это зрелище: церковь Святой Милдред-на-болоте, где каноник Уайбред, пресловутый Каноник-Отравитель, два года назад лишил жизни нескольких прихожанок, добавив в святое причастие цианид.
Разумеется, он сделал это во имя любви. Яд и страсть, как я уже обнаружила, соединены так же тесно, как горошек и морковка.
Выглядит безобидно, заметила я. Этот пейзаж словно сошел со страниц «Живописной Англии».
Да, согласился Доггер. Так обычно и бывает. Ужасные преступления часто происходят в мирных местах.
Он уставился на другой берег и умолк. Я знала, что он вспоминает японский лагерь военнопленных, где он и мой отец подвергались жутким мучениям.
Как я уже говорила, причиной раздора в нашей семье стала смерть отца шесть месяцев назад. Офелию, Дафну и меня тянуло в разные стороны.
Ундина, как было решено, уже уехала в Лондон с тетушкой Фелисити.
Сейчас Фели лениво раскинулась на полосатых подушках на носу лодки, намазав лицо репеллентом и рассматривая свое отражение в воде. С тех пор как мы отплыли, она не сказала и слова. Ее пальцы отстукивали на планшире мелодию я угадала в ней «Песню без слов» Мендельсона, но лицо ничего не выражало.
Даффи, сидевшая на скамье, сгорбилась над книгой «Анатомией меланхолии» Роберта Бертона и не обращала совершенно никакого внимания на прекрасные английские пейзажи, медленно проплывавшие мимо нее.
Неожиданная смерть отца погрузила нашу семью в апатию, и, я думаю, дело в том, что мы, де Люсы, по природе своей неспособны на выражение печали.
Только Доггер сломался и поначалу выл в ночи, как собака, но в последующие дни, длинные и полные страданий, и он стал молчаливым и бесстрастным.
Какая жалость.
Похороны прошли ужасно. Денвин Ричардсон, викарий и старый друг отца, разрыдался и не смог продолжать службу. Пришлось искать другого священника. В конце концов пригласили старого каноника Уолпола из городка по соседству, и он закончил то, что начал его коллега. Его речь напоминала собачий лай над трупом.
Сущий кошмар.
Вынужденная взять ответственность на себя, тетушка Фелисити примчалась из Лондона (как я уже говорила). Смерть единственного и младшего брата повергла ее в состояние неистовства, в результате чего она начала обращаться с нами как со слабоумными рабами на галерах, швыряясь приказами вроде:
Сложи журналы по порядку, Флавия. Сначала по алфавиту, а потом хронологически. Передней обложкой вверх. Это гостиная, а не воронье гнездо. Офелия, принеси метлу и смахни паутину. Это место напоминает могилу.
Потом, осознав, что она ляпнула, тетушка аж покрылась рябью от подавленного стыда и понесла еще большую чушь, которую я не стану здесь пересказывать, опасаясь, что когда-нибудь она прочитает и жестоко мне отомстит.
Я слишком драматизирую? Отнюдь.
Вы напоминаете мне кучку слизней, объявила тетушка Фелисити. Надо что-то сделать, чтобы стряхнуть с вас тину.
Поэтому было решено хотя я до сих пор не пойму, кем именно, что нам всем нужен отдых: автобусные экскурсии, полосатые шезлонги у моря или хотя бы свежий воздух.
Мне кажется, прогулку по реке предложил Доггер: ленивые дни у воды, лимонад и имбирный эль от «Фортнем и Мейсон», череда сельских отелей с их пуховыми матрасами ночью и горячими ростбифами днем.
Вспомните «Гекльберри Финна», сказала Даффи. Кто знает, Флавия? Вдруг тебе повезет и ты найдешь труп на корабле.
Маловероятно но все что угодно лучше, чем оставаться в Букшоу, где траур, похоже, воцарился до конца времен.
Я никогда раньше этого не замечала, но дом захватили пыль и влага. Воздух стал затхлым, как будто останки нескольких поколений де Люсов вытряхнули из пылесоса и разрешили им располагаться, где они пожелают. Это заметила Даффи.
Наш дом напоминает заросшую плесенью часовню в парке из «Холодного дома», вздрогнув, сказала она и закуталась в кардиган.
Даффи процитировала книгу, которую маниакально перечитывает с тех пор, как еще лежала в коляске. Стоит ей дочитать до последней страницы, как она снова открывает первую. «Чувствуешь такой запах, такой привкус во рту, словно входишь в склеп дедлоковских предков[2]. Кар!»
«Кар!» это из репертуара Даффи, не из Диккенса.
Свадьба Дитера и Фели, назначенная на июнь, была отложена из уважения к памяти отца. Имели место сцены с битьем посуды, сдиранием обоев, разрезанием обивки и тому подобное, но все тщетно.
После смерти родителя назначается период глубокого траура продолжительностью шесть месяцев, объявила тетушка Фелисити, выдавая свою приверженность армейским порядкам, хотя она должна храниться в глубокой тайне. И ни днем меньше. Кричи сколько хочешь, ты не заставишь меня передумать.