Он, вообще, представлял какую-то совершенно новую популяцию на эстраде в этом жанре. Очень точно я помню вот это ощущение бешеного энергетического запаса, который обваливался на зрительный зал
В Юрмале, на прощании с Михаилом, ну, не поворачивается язык сказать «на поминках», это слово у нас с ним никак не ассоциируется, возникло предположение, почему невозможно делать пародии на Задорнова. Многие пытались, братья Пономаренко, Галкин, делать пародии на него, но невозможно передать его энергию
Можно повторить слова Задорнова, интонацию, а передать личную энергию Задорнова, находящегося на сцене, это большая проблема. Большая! И я думаю, что тот, кто мог бы это сделать с такой же мощью, не обязательно стал бы заниматься пародией, у него могла быть своя собственная дорога.
Миша всегда мне представлялся многослойным человеком. У него было большое чувство ответственности, вот это я точно знаю. То, за что он брался, он доводил до конца. Это касалось его очень близко. Он был очень заботливый. Вообще, у меня такое впечатление, что вот в этом ряду, в котором стоят писатели или, как их чаще называли, авторы, с моей точки зрения, Задорнов последний. Всё остальное это уже какая-то другая субстанция. Это другие люди. И пишут они по-другому, и мыслят они по-другому, и видят мир они по-другому. Всё-таки Миша продукт классической русской культуры.
Миша всегда мне представлялся многослойным человеком. У него было большое чувство ответственности, вот это я точно знаю. То, за что он брался, он доводил до конца. Это касалось его очень близко. Он был очень заботливый. Вообще, у меня такое впечатление, что вот в этом ряду, в котором стоят писатели или, как их чаще называли, авторы, с моей точки зрения, Задорнов последний
Миша в своё время, когда был соведущим Алексея Кортнева в программе «Салтыков-Щедрин» на НТВ, говорил о том, что есть пошлая сатира, а есть умная сатира. И он надеялся, что он всё-таки причисляется к сатире умной. Видимо, в слова «пошлая сатира» он вкладывал то, что в последнее время транслируется с наших экранов, имеется в виду юмор туалетного уровня.
Миша всегда мне представлялся многослойным человеком. У него было большое чувство ответственности, вот это я точно знаю. То, за что он брался, он доводил до конца. Это касалось его очень близко. Он был очень заботливый. Вообще, у меня такое впечатление, что вот в этом ряду, в котором стоят писатели или, как их чаще называли, авторы, с моей точки зрения, Задорнов последний
Миша в своё время, когда был соведущим Алексея Кортнева в программе «Салтыков-Щедрин» на НТВ, говорил о том, что есть пошлая сатира, а есть умная сатира. И он надеялся, что он всё-таки причисляется к сатире умной. Видимо, в слова «пошлая сатира» он вкладывал то, что в последнее время транслируется с наших экранов, имеется в виду юмор туалетного уровня.
Что для меня умная сатира и какое место в ней занимал Задорнов?
Для меня всё-таки ближе определение пошлости, данное Пушкиным. Пушкин утверждал, что пошло это то, что пошло в народ. Понимаете? Поэтому в этом смысле мы все пошляки. В тот момент, когда до народа доходит то, что нам кажется интересным. Поэтому в этом смысле тут трудно спорить, это вопрос формулировок. Одно неоспоримо Задорнов ориентировался на грамотного человека, сидящего в зале. Это значит, у него уже до определённой степени была усечённая аудитория. Знаете, тут даже обвинять никого нельзя. Мерилом всего этого является успех, а успех вещь очень относительная. Ты можешь с одной и той же миниатюрой, с одной и той же шуткой иметь бешеный успех у одной аудитории и никакой успех у другой аудитории. Это не хорошо и не плохо. Это просто говорит о том, что смех, в отличие от слёз, очень разъединяет людей. Потому что плачут, как правило, над одним и тем же, а смеются зачастую над разными вещами.
Говорят, что мне и Михаилу удавалось собирать полные залы людей, которых смех объединял. И если говорить о массовости успеха, именно о том, что это относительно, как мерило, потому что толпа может признавать абсолютную бездарность и может не замечать безусловный талант. Но в нашем с ним случае это было совершенно противоположное. Каким же образом была выбрана та, сквозная, линия, которая пронизывала зал и соединяла людей очень разных?
Вы знаете, обмануть огромное количество людей очень трудно. На какой-то короткий отрезок времени можно. И у Миши была такая опасность, скажем, появиться и через какое-то время перестать быть интересным. Он проскочил все эти рифы, это значит, у него большой запас был внутренний. Не надо забывать, что, скажем, семья, в которой рос Задорнов, образование, которое он получил, юность его, становление это всё происходило на дрожжах довольно мощной советской литературы, как бы ты к ней ни относился. И культуры, потому что средний уровень культуры в советское время был, с моей точки зрения, бесконечно далёк от того, что сегодня называется средним уровнем. Ну, такова была жизнь. Понимаете, вот это придуманное понятие «инженерно-технические работники», инженерно-техническая интеллигенция, которая теперь вообще перестала существовать, она, кстати говоря, составляла огромную часть зрителей Задорнова. Да и не только Задорнова. Постепенно это стало всё вымываться. Этот класс стал истончаться и в конце концов почти исчез. Лотман Юрий Михалыч покойный, замечательный, сказал, что, вообще, творчество или культура, тут я могу запамятовать, начинается с запретов. Речь идёт о запретах внутренних, о своих личных табу, о том, что можно и чего нельзя. И когда исчезла внешняя цензура, то это предполагало перенесение этих цензоров внутрь самого человека. Вот у Миши этот цензор был до последнего мгновения. Он знал, что есть вещи, которые не попадают вот в этот коридор, нельзя этого делать. Да у него такое и не могло быть, потому что ему в голову бы не пришло это предлагать зрителю. Потому что успех зрительский это, конечно, вещь обязательная, и зависимость эта очень сильная. Но мне кажется всё-таки, если зрительский успех окончательно подавляет того, кто обслуживает этот успех, то это кончается плачевно для обслуживающего.