Анна сердилась на себя за эти вольности воображения, старалась думать о Смельском, о сестре, об участи Краева; но что поделаешь с мыслью, с этим неведомым и вместе с тем тяжким гнетом мозга!..
Временами ей казалось, что она ненавидит это ужасное лицо, но зато в другое время она ловила себя на таком чувстве, что бледнела от страха и подолгу просиживала, закрыв лицо руками.
Шилов тоже стал странен за последнее время.
У него, впрочем, ощущения были менее сложны.
Он сразу объявил себе, что чувствует прихоть к красивой, великолепно сложенной девушке и не прочь не только приударить за ней, но и окончательно отбить ее у Смельского, чего бы это ему ни стоило.
Много имел он на своем веку различных амурных историек, много видел благосклонности от таких красавиц, которых одна улыбка поражала сердца как удар молнии, но ни одна из них не нравилась ему так, как нравилась Анна.
Назвав это прихотью, Шилов, однако, ошибся, потому что вскоре убедился, что это далеко не прихоть, а чувство, настоящее горячее чувство со всеми симптомами его зарождения.
Четыре дня миновало уже, а он не имел еще ни одной встречи с Анной, несмотря на то что часто фланировал мимо дачи Краевых, не решаясь, однако, войти по своим особым соображениям, делающим честь его опытности, как селадона.
Он искал встречи с Анной на почве более нейтральной и наконец, как и должно было ожидать, нашел эту почву.
Она опять шла на вокзал, навстречу Смельскому.
Было это около девяти часов вечера.
В этот день Смельский объявил ей, что у него будет в городе много работы и он привезет результат последнего опроса Краева.
Когда она сворачивала на мостки, ведущие к вокзалу, перед ней внезапно, словно из-под земли вырос, появился Шилов.
Она холодно ответила на его поклон и хотела пройти мимо, но он тоже повернулся и пошел с ней рядом.
Анна искоса взглянула на него и заметила, что лицо его побледнело, глаза стали еще мрачнее, а в общем он сделался еще красивее, еще эффектнее.
Он заговорил с нею как со старой знакомой, как с невестой друга своего; каждое слово его дышало той полунебрежной простотою, которая всегда подкупает серьезных девушек, не любящих искателей приключений.
Шилов сказал, между прочим, что сам не знает, что с ним творится в последнее время.
Если бы он был сентиментальный человек, то он назвал бы это тоской, но так как смотрит на вещи с их простой и реальной стороны, то пришел к заключению, что это настроение духа имеет вполне логическое и простое объяснение.
Шилов сказал, между прочим, что сам не знает, что с ним творится в последнее время.
Если бы он был сентиментальный человек, то он назвал бы это тоской, но так как смотрит на вещи с их простой и реальной стороны, то пришел к заключению, что это настроение духа имеет вполне логическое и простое объяснение.
Его начинает сильно мучить вся эти история. Как только он подумает, в каком положении находится теперь ее сестра, так у него просыпается злоба на этого Краева да, кстати, и на самого себя.
Да на себя-то чего же вы негодуете? спросила Анна с удивлением.
За то, что я стал невольной причиной всего этого семейного горя, от которого на вашу долю, Анна Николаевна, согласитесь, перепадает немало! Дорого бы я дал, чтобы этого вовсе не было, а главное, чтобы не было Чтобы я не видел
Шилов вдруг умолк, ударил тростью о какой-то тонконогий длинный цветок и сшиб его, как срезал.
Кого? спросила Анна с тревогой в голосе.
Шилов молчал, а молчал с умыслом, потому что это безмолвие было гораздо красноречивее ответа на вопрос, на который ответить прямо он пока не чувствовал за собою никакого права.
Но зато он имел право ответить глазами, он знал неотразимость своего взгляда в известные моменты и широко воспользовался этим средством.
В Париже один из профессоров сказал ему, что у него замечательные глаза, что он может быть с одинаковым успехом как укротителем, так и гипнотизером.
С тех пор Шилов тысячами случаев убедился в правдивости этих слов, но не на поприще львиных клеток или гипнотизерства, а на арене амурных побед.
Зная это, Шилов сильно надеялся на власть своего взгляда.
И вот действительно Анна вздрогнула, опустила голову и прибавила шагу.
Лицо ее сперва побледнело, потом вспыхнуло; она сразу оборвала разговор и, казалось, хотела убежать от своего спутника и, может быть, сделала бы это под каким-нибудь предлогом, если бы Шилов сам первый не раскланялся с нею.
Когда она спустя несколько минут увидела выходящего из вагона Смельского, она почувствовала радость, словно не видела его долгое время.
В этот день она была с ним особенно ласкова и сама чувствовала, что ей хорошо и покойно с ним, а о Шилове старалась не думать.
О Краеве Смельский привез неутешительные известия. Он наговорил грубостей следователю и переведен в дисциплинарную камеру.
Это сильно повредит ему на суде, заключил молодой адвокат.
Что же он сказал следователю? спросила Анна шепотом, потому что они находились в саду на недалекой от дачи скамейке и Таня могла все услышать.
Сказал просто грубость, уклончиво ответил Смельский, но, на мой взгляд, тут важна не эта грубость, не слова, а та причина, которая вызвала ее. Краев действительно жалок, и, как хочешь, Анна, чем больше я вижусь с ним и наблюдаю его, тем больше прихожу к заключению, что тут есть какая-то злополучная судебная ошибка.