Выделялся необычайно серьезный Урсун, сиял красной рожей отец Васильевич.
Вот сюда, на почетные места, приговаривал Семен. Во главе стола, вот, ха-ха. Кумыс налит, закуска готова
Кумыс? спросил Нордстрем.
Напиток такой из кобыльего молока, объяснил рыжий. К нему строганина. Отличный хаан, кровяная колбаса. Моржовое мясо с мать-и-мачехой Объедение!
Монтобелли издала приглушенный писк, и только в этот момент капитан вспомнил, что она из веганов и что при виде кусочка рыбы или куриного яйца с ней делается истерика! Вот сейчас она заорет, или ее стошнит прямо на праздничный стол
Не плачь, красна девица. Семен аккуратно придержал итальянку за талию, а затем и вовсе хлопнул по ягодице так, что раздался звонкий шлепок. Мы тя не обидим!
Нордстрем подобрал отвисшую челюсть.
Это же сексуальные домогательства, за них положено немедленно подавать в суд! Чтобы преступника неизбежно приговорили к штрафу, принудительному лечению, а то и посадили на пару лет!
Но Монтобелли от изумления лишилась дара речи, безропотно позволила усадить себя за стол, да еще и взяла фужер с белым напитком видимо, кумысом, и сделала несколько глотков.
Место Нордстрему отвели рядом с отцом Васильевичем.
Ну что, выпьем, нехристь? предложил тот, поднимая стопку. За Полтаву.
А что это?
Не важно, отозвался священник.
От водки Нордстрем отказался, но кумыс попробовал, и тот ему, что удивительно, понравился. Как и якутская лепешка, и строганина, и даже чохочу особым образом приготовленная печень.
Семен произнес тост «за доблестный экипаж «Свободы», и Нордстрему пришлось отвечать. Потом слово взял Урсун и долго о чем-то говорил, не меняясь в лице и не жестикулируя.
Только тут капитан заметил, что в углу стоит некая штуковина из досок: конус с изогнутыми отростками, покрытыми изображениями птиц и животных, увенчанная крохотным солнышком.
Это Аал Луук Мас, Великое Гигантское Дерево, сообщил отец Васильевич, заметивший удивленный взгляд Нордстрема. Языческое мракобесие, помилуй Господь.
Он перекрестился и вылил в глотку очередную, неизвестно какую по счету стопку.
Кумыс пился легко, словно вода, но хмелил, как вскоре стало ясно, похлеще вина. Монтобелли, кокетливо улыбаясь, болтала с Семеном и лопала костный мозг оленя, будто спаржу, австро-венгерский Куниц держался молодцом, но бросал пламенные взгляды на сидевшую рядом с ним женщину совершенно невероятных габаритов, светловолосую, с толстой косой.
На какое-то время Нордстрем вырубился, а включившись, осознал, что сидит, опершись бакенбардой на руку, и слушает то, что ему обстоятельно, со смаком рассказывает отец Васильевич:
нельма годится или же таймень. Сразу, как ее разделываешь, кровь сливаешь. Взбиваешь, соль кладешь, пряности всякие пузырь рыбий промываешь и наполняешь. Завязать ниточкой и поварить, только чтобы кипело не сильно Это ж сплошь витамин!
Нордстрем кивал, не очень понимая, о чем вообще речь.
Но к собеседнику он в этот момент испытывал глубочайшую, искреннюю симпатию и готов был согласиться со всем, что тот скажет.
Дикие якутские колонисты начали капитану нравиться.
Вид у боцмана, явившегося на очередной доклад, оказался несколько помятый, и рапортовал он не бодро и четко, как обычно, а мямлил, сбивался и повторял уже сказанное. И что самое удивительное вообще не ругался, будто забыл любимые словечки.
Куниц, черт возьми, что случилось? спросил не выдержавший Нордстрем. Пили мы два дня назад, похмелье давно выветрилось. Что с тобой?
Обитатели Якутии, решившие перебраться на Хель, все это время проблем не создавали, и даже живность вела себя тихо, ну а к запаху навоза и шерсти, заполнившему третий трюм, капитан на удивление быстро привык.
Виноват, отозвался боцман, мучительно краснея. Тут это все такое Анна
Порывшись в памяти, Нордстрем обнаружил, что имя принадлежит громадной даме, на вечеринке сидевшей рядом с Куницем.
Так она же женщина, произнес он недоверчиво.
Боцман побагровел еще сильнее, но взгляда не отвел.
Она лучше любого мужика, сказал он. Только вы это никому не говорите. Нашим. Ладно?
Ну да, отступников меж гомосексуалистов а их в команде с дюжину не жалуют, запросто обструкцию могут устроить.
Хорошо, пообещал Нордстрем. Только чувства чувствами, а чтобы служба! Понятно?!
Так точно! гаркнул Куниц.
Капитан собрался было вернуться к боцманскому докладу, но тут в ухе у него пискнуло, и раздался голос стоявшего вахту штурмана:
Нас перехватывают! Сегодня Фернандао принадлежало к мужскому полу, но звучало как баба на грани истерики. Атака с кормы! Что нам делать?! Что делать?!
Успокоиться! ответил Нордстрем. Действовать по инструкции! Поняли меня?! Синхронизируемся и допускаем пиратов на борт!
Подкол не военный корабль, оружия на борту у него нет, даже ручного.
Но двигается он при этом так быстро, что перехватить его случайно невозможно. Чтобы оказаться рядом на нужной скорости, космическим разбойникам нужно знать курс.
Значит, кто-то с Земли, из колониального управления или еще откуда, слил им информацию. При мысли об этом Нордстрем ощутил тяжелый, подсердечный гнев и неполиткорректное желание передушить всех бюрократов, этих дотошных и вредных обитателей удобных кабинетов.