Одной из причин, почему так трудно было вести Прилепский завод и вообще заводы в Тульской губернии, была частая смена заведующих губернским земельным отделом. Прилепский завод, как и остальные заводы губернии, был непосредственно подчинен губземотделу, а потому лицо, стоявшее во главе этого отдела, могло иметь почти что решающее влияние на судьбу завода и людей, работавших в нем. Но даже когда завод перешел в ведение центра, то есть Наркомзема, кредиты по-прежнему шли через Тульский земельный отдел, с ним согласовывались все назначения, и этот орган имел право контроля. Отсюда ясно, сколь важно было лично для меня и для завода, кто возглавляет этот отдел. А заведующие земельным отделом в Туле менялись буквально как перчатки: однажды кто-то из специалистов при мне стал подсчитывать, сколько уже сменилось заведующих, досчитал до тринадцати или пятнадцати, рассмеялся и бросил. Большинство, если не все, приходившие на это место, не имели никакого понятия о коннозаводстве и коневодстве, всем им приходилось доказывать важность этого дела в такой крестьянской стране, как наша. Приходилось знакомить их с работой, давать характеристики персонала, объяснять, почему нельзя разогнать «бывших». Только, бывало, успеешь наладить дело с одним, внесешь хоть маленькое успокоение в жизнь заводов, где все волнуются что там задумал новый начальник и какие будут перемены как уже, смотришь, он ушел и на его место назначен другой. И снова начинается сказка про белого бычка. Сколько таким образом было принесено вреда заводам, и сказать нельзя. За редкими исключениями, заведующие отделом считали своим приятным долгом жесточайшим образом меня травить и всячески стремились не только снять с работы, но и посадить на скамью подсудимых.
В Земподотделе сначала был ставленник Буланже Захаров. Простой маляр, крестьянин из соседней деревни, человек неглупый, он был другом завода и нас поддерживал. Через год его сменил Скатунин, которого сменил Волков, однофамилец моего управляющего. Эти двое вели борьбу с заводом, со мною, со всеми, кто был за нас. Волков всё-таки специалист, а Скатунин был определенно темной личностью. Прежде комиссар Хреновского завода, он имел там неприятности и был переброшен на работу в Тулу. Он никогда не говорил о своем прошлом, и я думаю, что поступал благоразумно: прошлое у этого человека было темное, а другие говорили, что и уголовное. Высокого роста, худой, довольно красивый, он не смотрел в глаза, и это было очень неприятно. Дела он не знал, к Прилепскому заводу относился скрытно-враждебно, ко мне с подозрением.
В Земподотделе сначала был ставленник Буланже Захаров. Простой маляр, крестьянин из соседней деревни, человек неглупый, он был другом завода и нас поддерживал. Через год его сменил Скатунин, которого сменил Волков, однофамилец моего управляющего. Эти двое вели борьбу с заводом, со мною, со всеми, кто был за нас. Волков всё-таки специалист, а Скатунин был определенно темной личностью. Прежде комиссар Хреновского завода, он имел там неприятности и был переброшен на работу в Тулу. Он никогда не говорил о своем прошлом, и я думаю, что поступал благоразумно: прошлое у этого человека было темное, а другие говорили, что и уголовное. Высокого роста, худой, довольно красивый, он не смотрел в глаза, и это было очень неприятно. Дела он не знал, к Прилепскому заводу относился скрытно-враждебно, ко мне с подозрением.
На волосок от смерти
Спустя два месяца после того, как Скатунин принял должность, он решил объехать конные заводы и свой объезд начал с Прилеп. Приезд его в Прилепы ознаменовался происшествием, которое едва не стоило всем нам жизни.
Дело было зимой. В тот месяц и год в Тульской губернии произошло несколько крестьянских восстаний против советской власти. Крестьяне были тогда вооружены, как говорится, до зубов: у большинства были револьверы, винтовки, ручные гранаты, а в некоторых деревнях имелись и пулеметы. Все это во время стихийной демобилизации солдаты привезли с фронта. Все восстания подавлялись, неизменно побеждала советская власть, в деревнях, однако, было тревожно.
В нашей волости все было спокойно, но в соседней, неподалеку от Прилеп, вспыхнуло очень серьезное восстание. Туда вызвали войска, были бои, жертвы, и повстанцы, не все обезоруженные, успели скрыться. Сведения об этом дошли и до Прилеп, но так как вспышка была подавлена и непосредственно нас не касалась, то все мы довольно безразлично отнеслись к этому событию. Кроме того, в Прилепах для охраны завода был учрежден временный пункт милиции. Милиционеров было пять человек, во главе стоял бравый малый, бывший подпрапорщик царской армии, Георгиевский кавалер, имевший три креста этого ордена храбрых. Поэтому не только мне, но и другим казалось, что мы находимся в безопасности.
Перед приездом Скатунина в заводе царила обычная суматоха и шла подготовка к выводке. Конюхов было мало, а потому административный персонал и старший наездник Ратомский буквально сбились с ног, готовясь к этому смотру. Когда смотр благополучно миновал, все поспешили разбрестись по домам, поужинали и вскоре заснули. Лишь сторож да дежурный милиционер не спали и находились на своих постах. В доме, куда я вернулся вместе со Скатуниным, тоже улеглись рано. В то время кроме меня там жили Ратомский, Зубарев и наездник Лохов, прибывший из Хреновой с прилепскими лошадьми. Они занимали две комнаты на верхнем этаже дома. Скатунин занял комнату рядом с моей спальней. Больше никого в доме не было. Что касается прислуги (тогда еще прислуживал мой старый камердинер Никанорыч, были горничная и кухарка), то они после ужина уходили к себе и никто из них в доме не ночевал. Последним покидал дом Никанорыч и, чтобы никого не будить утром, запирал наружную дверь, а ключ брал с собой. Мне не раз указывали на то, что находившиеся в доме ночью были как бы под арестом, но я не видел в этом никакой опасности: окна в доме были так велики, что в любую шибку (разбитое оконное стекло) мог свободно пролезть человек. Если бы случился пожар, то выходов через окна было сколько угодно, а от грабителей и убийц все равно не убережешься.