Буланже, зная цену Минееву, не допускал мысли, что тот решится не исполнить отданного ему в самой категорической форме распоряжения. Вне себя от негодования Буланже потребовал отозвать Минеева. Однако в этом ему было отказано отделом животноводства, правда, в очень деликатной форме, с заверением, что это будет сделано в ближайшем будущем, как только подыщут подходящего заместителя. В действительности никакого заместителя и не думали подыскивать.
Желая себя обезопасить, Минеев написал обо всем письмо Полочанскому и просил в случае чего его защиты. Полочанский был в восторге и, разумеется, ни слова не сказал Буланже, ибо тогда уже собирал материал против него. Происки Полочанского начали приносить плоды, ему удалось, где следует, заронить искру недоверия к Буланже. Павел Александрович это понял и хотел отказаться от должности, Нахимову и мне стоило больших трудов уговорить его во имя дела не покидать своего поста. Между тем Полочанский не дремал и, не брезгуя средствами, вел борьбу против комиссии. Вместо того, чтобы заниматься делом, отдел животноводства, превратился в штаб, куда стекались компрометирующие материалы на Буланже. Полочанский был окружен бывшими чиновниками и тем советским элементом, который, не имея своего лица, беспрекословно выполняет волю своего начальства. В кабинете Полочанского сплетни о комиссии подвергались соответствующей обработке и направлялись куда следует. Полочанский, которого революция выдвинула на крупный пост и облекла большой властью, был непримиримым и злейшим врагом Буланже, ибо справедливо видел в нем серьезного соперника. А Буланже, наоборот, недооценивал Полочанского и считал его ничтожеством, с которым он справится в любой момент. Не убрав Полочанского, когда это было возможно, Павел Александрович допустил грубейшую ошибку, Полочанский же вел себя осторожно, все силы он сосредоточил на ударе, который собирался нанести.
Уход Буланже
Отдел животноводства был непосредственно подчинен Фофановой. Это была женщина, несомненно, влиятельная, неглупая, но очень нервная, капризная и чрезвычайно самолюбивая. Она всецело подпала под влияние более хитрого управляющего отделом. Полочанский внедрял в сознание Фофановой, что Буланже совершенно не считается с ней, главным руководителем животноводства во всей республике, не согласовывает свои действия и с отделом животноводства, проводит свою политику. Фофанова вызвала к себе Буланже для объяснений. Буланже по пунктам разбил все обвинения, и она вынуждена была признать, что он прав. Но Полочанский не остановился и продолжал внушать Фофановой, что комиссия учреждение чуть ли не контрреволюционное: Буланже не компартиец, Нахимов бывший офицер и помещик, все служащие и персонал из «бывших», а вокруг комиссии собрался круг махровых реакционеров, помещиков, аристократов и дворян, все эти люди только и ждут падения советской власти и работают лишь для того, чтобы спасти своих лошадей, что Буланже это подставное лицо, а его вдохновителем и фактическим вершителем всех дел является коннозаводчик Бутович, который даже живет в Скаковом павильоне, где по вечерам с ним совещается Буланже, и прочее в том же духе. Фофанова начала проявлять откровенные признаки неудовольствия и недоверия к Буланже. И хотя Середа не сдавался, было ясно, что нарыв назрел и вот-вот лопнет. Начался последний этап борьбы между Полочанским и Буланже, и один из них должен был пасть в этом бою.
Не могу не отметить глупости и бестактности нашей буржуазии. Всем были хорошо известны те обвинения, которые выдвигаются против Буланже, все понимали, что грозит лично ему и всему делу коннозаводства, но вместо того, чтобы временно исчезнуть, эти люди продолжали слоняться в приемной, где вели разговоры. Делать им было решительно нечего, и шли они сюда, чтобы почесать языки, благо их отсюда не гнали, как из других учреждений. Каждый день являлся Окромчеделов, эксцентрично одетый, с неизменной хризантемой в петлице, приходили и многие другие, не принимавшие участия в работе комиссии. Они мешали, шутили со служащими и создавали ту атмосферу, которую в тот момент всячески следовало избегать. Эти люди не понимали, что мешают делать дело, и когда одному или двум я об этом намекнул, они обиделись, а затем жаловались моим друзьям, что я всех хочу разогнать и остаться здесь чуть ли не в единственном числе!
Все это доходило до Фофановой в преувеличенном виде. А тут еще Полочанский через своих клевретов состряпал депутацию конюхов к Фофановой те просили ее разогнать «бывших» людей и требовали снять Буланже как контрреволюционера. Это еще больше подлило масла в огонь, и Фофанова решила во второй раз выступить против Буланже. Незадолго до этого неожиданно умерла Бонч-Бруевич, и положение Павла Александровича изменилось. Дни Буланже были явно сочтены, он это понимал, но молчал и решительно не принимал мер. Буланже работал для дела, карьеристом не был, сам не бросил бы работу, но на свой уход смотрел спокойно. Уступая давлению Щепкина, Нахимова и моему, он все же предпринял шаги к укреплению своего положения, но в чем они заключались, он нам так и не сказал.