Во второй половине декабря я был неожиданно вызван к командующему полком. Явившись в канцелярию, я был сейчас же принят генералом Керном. Он обратился ко мне приблизительно со следующими словами: из Управления по ремонтированию армии было получено предписание отправить в Сибирь, в распоряжение председателя Ремонтной комиссии, надежного, знающего лошадь офицера для приема и привода в Запасной кавалерийский полк тысячи лошадей.
Во второй половине декабря я был неожиданно вызван к командующему полком. Явившись в канцелярию, я был сейчас же принят генералом Керном. Он обратился ко мне приблизительно со следующими словами: из Управления по ремонтированию армии было получено предписание отправить в Сибирь, в распоряжение председателя Ремонтной комиссии, надежного, знающего лошадь офицера для приема и привода в Запасной кавалерийский полк тысячи лошадей.
В чем заключались обязанности Ремонтной комиссии? В мирное время, согласно инструкции, каждая комиссия принимала лошадей один раз в год, именно осенью. Прием начинался в августе и заканчивался в начале октября. Вся годовая закупка занимала два месяца. Каждой комиссии был отведен свой район, в нем ряд пунктов, начиная с губернского города и кончая уездными, куда комиссия выезжала для закупки лошадей от коннозаводчиков и конноторговцев. В военное время была добавлена покупка лошадей для действующей армии. Комиссия круглый год разъезжала по своему району, дел было хоть отбавляй, надо было находиться в постоянных разъездах.
«Я прошу вас, Яков Иванович, не отказываться от этой командировки, так как больше послать мне некого, сказал Керн. И если вы возьмете на себя эту миссию, то я буду совершенно уверен, что она будет блестяще выполнена».
Снова по Великому Сибирскому пути
Поездка в далекую Сибирь мне мало улыбалась, отказаться, однако, было неудобно, и я дал согласие. В мое распоряжение поступала команда в триста человек с офицером и большое количество конского снаряжения: арканы, канаты, недоуздки, уздечки, щетки со скребницами и прочее. Кроме того, отпускалась весьма крупная по тому времени сумма денег.
Получив трехдневный отпуск для устройства личных дел, я уехал в Москву, куда вызвал Ситникова. Поездка в Сибирь и пребывание там должны были занять пятьшесть месяцев, а потому в Москве я купил теплые вещи, доху, сшил военное пальто на бараньем меху и сделал большой запас сигар и книг. Отдав распоряжения Ситникову, я вернулся в Кирсанов. К моему приезду все было уже приготовлено, и я, получив инструкции и бумаги, был готов тронуться в путь.
Новый 1915 год я встретил в вагоне по пути в Сибирь. В моем распоряжении было всего десять вагонов: один классный, который занимал я, сын банкира прапорщик Джамгаров,[129] он должен был отвечать за денежную отчетность, наши два денщика и вестовой, и еще девять теплушек для солдат. Перед отъездом из Кирсанова ко мне на квартиру явился бравый кавалерист и просил либо зачислить его в команду, либо взять к себе в денщики на время сибирской поездки.
«Почему ты просишься ехать?» спросил я его. «Желаю побывать на родине, ваше высокородие, последовал ответ, я сибиряк». Я посмотрел на молодца: это был гигант, косая сажень в плечах, ручищи, как лапы у медведя, крупные черты лица, и силы, по-видимому, этот человек был огромной. При всем этом у него было приятное и довольно интеллигентное лицо. «Где служил?» спросил я. «В лейб-гвардии гусарском Его Величества полку, был песенником». «Твоя фамилия?» «Шмелёв». «Из крестьян?» «Нет, из мещан, вместе с братом имеем кожевенный завод». «Значит, торгуете, ваше степенство?» сказал я шутя и велел ему оставаться в денщиках на время сибирской поездки, а своего денщика оставил при кирсановской квартире в Шиповке.
Шмелёв оказался чрезвычайно аккуратным, чистоплотным и исполнительным человеком. Он превосходно знал местные условия, обычаи и был мне крайне полезен в этом путешествии. Я оставил его при себе до конца службы, он ездил со мной в Полтаву, Орёл, Тулу всюду, где я работал по ремонтированию армии. После демобилизации он уехал на родину и прислал мне оттуда трогательное благодарственное письмо и в подарок товару своей фабрики на шесть пар сапог.
Наши вагоны прицепили к товарному поезду, и второй раз в жизни мне пришлось ехать по Великому Сибирскому пути. Впервые я проезжал здесь во время предыдущей русско-японской войны. Пенза, Самара, Сызрань мне были хорошо знакомы, но Уфу довелось проезжать днем впервые.
Уфа стоит на высокой горе и расположена очень живописно. Что за красивые и благодатные места по реке Белой! Панорамы, одна величественнее и красивее другой, открывались передо мной. Леса, горы, долины, реки и ручьи все привлекало и радовало глаз и напоминало картины из «Детства Багрова-внука», так талантливо и, по-видимому, верно описанные Аксаковым.[130] На станции в Златоусте я внимательно и подробно осмотрел витрины уральских заводов, купил несколько безделушек: пепельницы, коробочки из малахита и других камней. Челябинск, куда мы приехали рано утром, перевалив Урал, напоминал скорее большую деревню, нежели город. Челябинск славился своими изделиями из мамонтовой кости, и я, посетив в этом городе мастерскую таких изделий, тоже кое-что приобрел. Другие города, которые я осматривал по пути, не исключая и Ново-Николаевска (ныне Новосибирск), который рос со сказочной быстротой, не произвели на меня большого впечатления. Во всех этих городах я искал старину, но решительно ничего найти не мог: ни фарфора, ни мебели, ни картин не было, об этом, по-видимому, сибиряки имели мало понятия. В этих городах не было ни одного старьевщика-антиквара.