В начале двенадцатого мы сели за ужин, весело встретили Новый год и в первом часу мирно разошлись по своим комнатам. Я заснул быстро и, как сейчас помню, засыпая, думал о том, как хорошо, как тихо в деревне, как приятно складывается моя жизнь. Меня разбудил стук в дверь. Спросонья я долго не мог прийти в себя, но громкий, тревожный стук вывел меня из сонного оцепенения, и я, протянув руку к ночному столику, хотел включить лампочку. Электричество не зажглось! Я окончательно пришел в себя, понял, что случилось какое-то большое, непоправимое несчастье, и, вскочив с кровати, крикнул: «Кто там? В чем дело?!» «Не пугайтесь, Яков Иванович, ответил мне из-за двери дрожащий голос горничной Насти. Скорей вставайте, дом горит!»
В начале двенадцатого мы сели за ужин, весело встретили Новый год и в первом часу мирно разошлись по своим комнатам. Я заснул быстро и, как сейчас помню, засыпая, думал о том, как хорошо, как тихо в деревне, как приятно складывается моя жизнь. Меня разбудил стук в дверь. Спросонья я долго не мог прийти в себя, но громкий, тревожный стук вывел меня из сонного оцепенения, и я, протянув руку к ночному столику, хотел включить лампочку. Электричество не зажглось! Я окончательно пришел в себя, понял, что случилось какое-то большое, непоправимое несчастье, и, вскочив с кровати, крикнул: «Кто там? В чем дело?!» «Не пугайтесь, Яков Иванович, ответил мне из-за двери дрожащий голос горничной Насти. Скорей вставайте, дом горит!»
Эти роковые слова электрическим током пронзили мое сознание, и первой моей мыслью было: «Боже, какой ужас! Погибнут, сгорят все картины, все, что я с такой любовью и таким трудом собрал!» Как был, на босу ногу, в одной ночной рубашке, я выскочил из спальни. «Загорелось в ванной! кричала, всхлипывая, Настя. Меня разбудил только сейчас сторож Магомет, и я побежала будить вас!» Присутствие духа мгновенно вернулось ко мне, мною овладело какое-то каменное спокойствие, никогда не покидавшее меня в страшные минуты моей жизни, которых, увы, я пережил немало.
Вместе с Настей я через кухню выскочил на двор. Здесь топтался черкес Магомет и, держа винтовку в руках, что-то глухо бормотал. «Магомет, закричал я, беги, буди служащих, Ситникова, бей у всех окна и кричи «Пожар!», а ты, Настя, беги на деревню, подымай мужиков!»
Мой решительный тон, громкий голос и полное спокойствие повлияли на них, и они опрометью бросились бежать. Я вернулся в дом, везде было темно. Я ощупью добрался до ванной комнаты, выходившей в переднюю. Вот картина, которая представилась моим глазам: в передней было светло Самокиш открыл там ставни, а сам, наскоро одетый, сымал с вешалки шубы и бросал их на плечо. Я посмотрел направо: угловой портрет знаменитого Полкана 5-го, купленный мной у графа Зубова, только что загорелся, и пламя начало лизать край полотна. Я схватился за голову: всё погибло, все, вероятно, пьяны, всё сгорит! Первой моей мыслью было спасать портрет Серова, и я крикнул Самокишу: «Что вы делаете?! Бросьте шубы, спасайте Серова!». Однако Самокиш уже отворил дверь и выскочил с шубами на двор. В распахнувшуюся дверь ворвалась свежая струя воздуха, образовался сквозной ветер и в ванной загудел и застонал огонь. Я открыл туда дверь и в ужасе отшатнулся: там все трещало и уже вовсю бушевало море огня. Едкая гарь усиливалась в передней, пламя начинало проникать и туда. У моих ног, странно визжа, метался мой любимый фоксик Скелтс. Кто-то простонал в дальних комнатах, и вернувшийся Самокиш бросился туда и вывел полумертвую от страха Роксану Ивановну в валенках на босу ногу и в шубе поверх рубахи. Волосы ее в беспорядке разметались по плечам. Эти две странные фигуры скрылись в дверях.
«Время есть, подумал я. Загорелось в конце дома, и если не все пьяны и соберутся через пятнадцать-двадцать минут, то многое спасем». Бросившись в спальню, я по дороге везде открывал ставни, что делал совершенно сознательно, дабы сбежавшийся народ не оказался впотьмах и не начался бы грабеж. В спальне я накинул халат, надел туфли и затем пробежал в кабинет. Здесь, взяв из письменного стола револьвер и деньги, сунул все это в карман, затем вместе с вернувшимся Самокишем, который все время сохранял присутствие духа, мы сняли портрет Летучего кисти Серова, и Самокиш вынес его на двор. Крича и размахивая руками как полоумный, ворвался мой управляющий Ситников. На нем лица не было, он, очевидно, не отдавал себе отчета в том, что делает. Я стоял посреди гостиной, а Самокиш выносил одну за другой картины.[124]
Я взял Ситникова за руку и успокоил. «Как служащие, рабочие, конюхи, скоро ли?» спросил я. «Будят! ответил он. Магомет всех переполошил, бьет стекла сейчас прибегут! и уже более спокойно добавил: Я думал, что нападение разбойников и нас грабят». «Вот что, Николай Николаевич, я буду распоряжаться здесь, в доме, а вы ступайте на площадку перед домом, будьте там неотлучно, кругом поставьте сторожей, и все спасенное будем туда сносить».
Прошло еще несколько минут, и к горевшему дому сбежались люди. Наездники, повар, лакеи, конюхи и рабочие все кричали, метались, хватали что попадет под руку, несли во двор. Начали рвать занавески с окон и спасать то, что не нужно. С большим трудом я водворил порядок, криком подчинил себе всех, и мы начали сымать и выносить только картины. С поразительной быстротой, переходя из комнаты в комнату, мы спасли буквально все. Подбежали мужики из деревни. Огонь тем временем разрастался, горела крыша, и выхода через переднюю уже не было. Мгновенно выбили окна и дверь, которая вела на балкон, и стали выносить мебель, ковры и прочее имущество. Словом, все было спасено и на другой день не досчитались лишь кухонной посуды, закусок, вин и сигар, которых у меня был большой запас.