Сезон и первый год своей беговой карьеры Кряж закончил блестящим выигрышем Приза общества: он оставил всех соперников за флагом.[112] Таким образом, Кряж являлся моральным победителем всех призов, в которых выступил. Величайшие надежды возлагались на жеребца, Сахновский спокойно взирал в будущее и готовил Кряжа к предстоящему сезону. Среди охотников Кряж считался резвейшей лошадью десятилетия, и ему заранее отдавались все призы. Судьба однако готовила иное.
На Кряже ездил Иван Федин, а тренировал его Сахновский. Его не удовлетворяла езда Федина, и он пригласил Павла Чернова, но после одного бега Чернов сказал, что лошадь ему не по рукам: всю дистанцию он только и делал, что боролся с Кряжем. Сахновский оказался в очень трудном положении: сезон в разгаре, все лучшие наездники на местах. До приза оставалось десять дней, Посадить некого. Выручил Сахновского его старый приятель и мой родственник, дядя Михаил Иванович Бутович: он согласился ехать на Кряже и начал его работать. Кряж у Михаила Ивановича пошел замечательно.
Сезон и первый год своей беговой карьеры Кряж закончил блестящим выигрышем Приза общества: он оставил всех соперников за флагом.[112] Таким образом, Кряж являлся моральным победителем всех призов, в которых выступил. Величайшие надежды возлагались на жеребца, Сахновский спокойно взирал в будущее и готовил Кряжа к предстоящему сезону. Среди охотников Кряж считался резвейшей лошадью десятилетия, и ему заранее отдавались все призы. Судьба однако готовила иное.
На Кряже ездил Иван Федин, а тренировал его Сахновский. Его не удовлетворяла езда Федина, и он пригласил Павла Чернова, но после одного бега Чернов сказал, что лошадь ему не по рукам: всю дистанцию он только и делал, что боролся с Кряжем. Сахновский оказался в очень трудном положении: сезон в разгаре, все лучшие наездники на местах. До приза оставалось десять дней, Посадить некого. Выручил Сахновского его старый приятель и мой родственник, дядя Михаил Иванович Бутович: он согласился ехать на Кряже и начал его работать. Кряж у Михаила Ивановича пошел замечательно.
Вечером накануне бега Бутович пил чай у Сахновского и был в прекрасном настроении: Кряж имел замечательную проездку (прикидку) и чувствовал себя как никогда. Михаил Иванович рассчитывал не только выиграть, но и приехать в рекордные секунды. Вскоре подошли охотники, и оживленная беседа затянулась за полночь. Разделить общее оживление Сахновскому мешало какое-то смутное предчувствие, ему было не по себе. Вице-президент общества стал мягко шутить над Сахновским, предложив пойти и посмотреть Кряжа, дабы убедиться, что лошадь здорова и чувствует себя хорошо, но воспротивился Михаил Иванович, не хотевший тревожить лошадь. Когда гости ушли и друзья остались одни, они отправились на конюшню. Кряж спокойно стоял в деннике, в конюшне было тихо, едва мерцал фонарь, да пахло опилками и свежим сеном. Сахновский открыл денник, Кряж доверчиво потянулся к нему, скосив умный глаз. Сахновский потрепал жеребца по шее, поласкал, потом запер дверь денника, попробовал два или три раза, хорошо ли она закрылась, и друзья покинули конюшню. Сахновский пошел провожать Михаил Ивановича, сказав, что ему не хочется спать и что-то не по себе. Бутович успокаивал друга, заметив ему, что Кряж проиграть не может, ни Бодрый, ни Дивный ему не конкуренты, воронцовский Батыр резов, но разлажен. М. И. утверждал, что он никогда не ехал на приз с такой уверенностью в победе. «А что касается секунд увидишь завтра!» на этом друзья расстались и разошлись по домам. Всю ночь Сахновский не мог уснуть, а когда под утро заснул, то ему привиделся Кряж, выбегающий из конюшни. Он сразу проснулся. «Не к добру сон», сказал он жене и пошел на конюшню.
По программе приз, в котором должен был участвовать Кряж, а именно Московская премия, разыгрывался первым. Кряж был в духу и на проездке перед призом шел, как никогда. Раздавались голоса, шум, говор в его честь, все были уверены в его блестящей победе. Наконец раздается звонок, и на Кряже выезжает Михаил Иванович. Он тоже в духу, тоже в ударе: он вихрем проносится на старт мимо шумных трибун, мимо сосредоточенных лиц в членской, белая борода старика развевается от быстрой езды, его высоко поднятые руки туго держат натянутые, как стрелы, голубые вожжи. Публика шумит, волнуется и приветствует знаменитого старого ездока на знаменитом Кряже.
Звонок. Бег начат! Кряж летит, как выпущенная из лука стрела: часы показывают феноменальные четверки и восьмушки Он не только должен выиграть премию вне конкуренции, но может и намного побить всероссийский рекорд Ах, этот крик! Стон вырывается из тысячи уст, и затем наступает жуткая тишина. Кряж, как раненая птица, как подстреленный зверь, сначала вздернул, а потом мотнул головой и, увлекая за собой ездока, камнем повалился на землю.
Только один человек из этой тысячной толпы, тот, кто больше всех в эти минуты надеялся, волновался и страдал, не растерялся. Все кругом еще безмолвствовало, а Сахновский уже мчался во весь дух среди дорожки, спешил на помощь Кряжу, размахивая руками, без шапки, кудри развеваются по ветру. Толпа приходит в себя, кричит, волнуется, вмиг опрокидывает решетку и бросается на дорожку, устремляясь к Кряжу. Но уже раздается громкий, властный голос, который отдает приказ конной полиции оттеснить публику и водворить порядок. Это со своего вицегубернаторского балкона распоряжается, небрежно играя выхоленным бакенбардом, Колюбакин, спесивый и гордый барин, На нем вылощенный цилиндр и модного покроя сюртук. От всей его фигуры веет достоинством, он действует спокойно и властно, зная, что здесь ему подчиняется все. Полицейские оттесняют толпу, очищают дорожку и почти водворяют порядок. А там, в повороте, разыгрывается душу раздирающая сцена. Сахновский подбежал к Кряжу, бросился на колени, обнял его за голову. Вскочил и завопил так, что его услышали на всем Ходынском поле: «Ножа! Ножа!» Как часто бывает в подобные трагические минуты русской жизни, нашелся и для Сахновского свой Платошка Каратаев: вынырнул он откуда-то из-за угла, из-за куста и бросился к Сахновскому, на ходу вынимая складной нож из-за голенища. Мигом обрезав гужи, чересседельники и подбрюшники, Сахновский освободил Кряжа. Но конь только еще больше завалился и не встал.