литовских войск их; а венгерский корпус с артиллерией зимовал уже около Опочки, и по приказанию Замойского воевода Вольский добегал разъездами до Порхова, Холма, Воронича и до Старой Руссы. Весной заняты были Красный город и Опочка, а после сего король от Заволочья двинулся в поход тремя отделениями к Острову, занял по пути лежащие городки Велье и Воронич, подступил под Остров, разбил пушками башни и стены и взял без всякого труда. Ибо там нашел он только 30 засадных стрельцов и небольшое число служилых боярских детей. Тогда очевидна уже была опасность, предстоявшая Пскову. Но король не спешил с походом, неизвестно, из осторожности ли, или от каких-нибудь препятствий, либо от ожидания сбора своих разнонародных войск. Даже непонятно, почему на три года расположил он войну сию, когда мог начать и кончить ее в одно лето. Польские историки приписывают сие затруднению в сборе податей на иждивение войны и медленным переправам через реки и лесистые места. Не менее удивительно и то, что царь Иван Васильевич, столь решительный в своих войнах, имея все способы собрать многочисленное войско и много времени на приготовление себя к обороне, не воспользовался медленностью своего неприятеля. Он мог надеяться и на содействие себе ганзейских городов, по связям торговли доброжелательствовавших России, так что любчане тогда тайно препятствовали даже Баториеву найму войск в Германии, а датчане пересылали в Россию и военные снаряды, как пишет О. Далин. Несмотря на это, царь совершенно оставил Псков на произвол судьбы, а только успел свезенной из разных окружных городов артиллерией достаточно снабдить его, и сам, не оставшись там и даже выехав из Москвы, жил в городе Старице без действия во все продолжение Баториева нашествия, а только написал к королю в Великие Луки укорительную за нашествие его грамоту, на которую сей от 1 августа того же года отвечал ему еще укоризненнее и послал ему целую книгу, тогда изданную в Германии, о его тиранстве. Псковская летопись и князь Курбский нерешительность царя приписывают какой-то непонятной робости и боязни, в то время объявшей его, а Р. Гейденштейн недоверию к своим войскам и потере рассудка. Сам неприятель, говорит он, дивился, что тот ничем не препятствовал королю в походе, а вместо того искал помощи и посредничества к примирению у римского императора Рудольфа и у римского папы, обещая им за это помощь и содейство против турок. Когда же король двинулся уже из Опочки ко Пскову, то он псковичам прислал только подтверждение, чтобы они стояли крепко и единодушно до последней капли крови; а из Новгорода архиепископ Александр писал к ним только увещания, чтобы они начали молебствия и в соборе, и по приходским церквам, и по домам, а по городу совершали бы ежедневные крестные ходы с иконами; прочее все предоставлено было городовым начальникам и самим гражданам в распоряжение.
Во Пскове тогда находился наместником князь Василий Федорович Скопин-Шуйский с товарищем князем Иваном Петровичем Шуйским. Сему последнему, как в делах военных опытнейшему, царь поручил и главное распоряжение укреплений. При них там еще находились воеводы: Никита Иванович Очин-Плещеев, князь Андрей Иванович Хворостинин, князь Владимир Иванович Бахтеяров-Ростовский и князь Василий Михайлович Лобанов-Ростовский. Войска с ними было только 15 000, по сказанию наших летописей; а польские писатели полагали оного до 50 000 пеших, считая вместе с пригорожанами, способными к вооружению, и самих жителей псковских до 50 же тысяч, и более 7000 конницы. Сие и могло статься, потому что воеводы, как скоро узнали о выступлении короля еще из Опочки, то послали во все псковские волости, села и засады созывать жителей во Псков с их имуществом, что с собой взять возможно; а прочее все с домами приказали предать огню. В то же время пришел ко Пскову еще отряд казаков под начальством атамана Николая Черкасского. Собрав, таким образом, довольное количество народа, градоначальники сделали распоряжение и войскам, и народу, кому какую часть городской стены оборонять от неприятеля и какие где поставить орудия. Некоторые слабые части стен они укрепили прикопами, деревянными надолбами в два ряда, насыпав промежуток землей, и на насыпях по местам нарубили деревянные же башни, дабы с них стрелять через стены из больших пушек. Над пехотой начальствовал Косецкий, а над казаками Николай Черкасский; навстречу же королю псковичи выслали только два сторожевых полка под начальством воевод Ивана Михайловича Бутурлина и Василия Плещеева.
Между тем король Стефан от Острова шел уже безостановочно и впереди пустил венгерцев, разделив их на три отряда, из коих один пошел прямо ко Пскову, а два остались в скрытой засаде. Первый, встретив сторожевые псковские полки, сделал легкую стычку и начал отступать назад, но, доведши их до своих засад, вдруг все напали, разбили псковичей и взяли двух воевод в плен и еще потом третьего, подошедшего к ним, Никиту Кростова, а через пленных король, узнав о состоянии города, жителей и засадного войска, вслед затем 18 августа 1581 года сам явился с польскими и литовскими войсками за рекой Черехой и там со стороны ручья укрепил стан свой тремя рядами обозных повозок, о чем вестовые стражи, от Пскова там поставленные, тотчас дали знать городу. Тогда общим советом воевод положено было выжечь все Завеличье, а из церквей и Мирожского монастыря все вывезти в город. Войско польского короля состояло из различных народов, по сказанию Псковской летописи из 17, по Серапионову описанию осады Пскова из 14, по летописи Покровской церкви из 12, по Печерской из 10, а по лифляндским и польским только из поляков, литвы, разных немцев, голландцев, прусаков, курляндцев и венгерцев. Число их также полагается различное: по летописям Покровской и Печерской до 100 000, по Псковской до 70 000, по сказанию немецкого путешественника Самуила Кихеля, бывшего во Пскове около 1589 года, до 60 000, а по историкам польским якобы только 30 000 и 5000 венгерской конницы и пехоты. Если первый счет войск сих увеличен, то, может быть, уменьшен и последний. Ибо невероятно, чтобы король осмелился с малым корпусом войти в такое государство, которое могло выставить против него многочисленное войско. Современный польский историк Гейденштейн, описавший подробно всю сию осаду, говорит, что и по окончании оной, когда по силе заключенного с Россией мирного договора войска неприятельские отходили от Пскова, то, сверх пехоты, конницы у них было до 24 000, а кроме того, в завоеванных городах оставались еще засадные гарнизоны. Впрочем, тот же историк говорит, что сам король, при начале осады осмотрев Псков и узнав о состоянии оного, раскаивался, что давно не послушался советов идти под сей город, не замедляя в пути, и что надлежало бы привести под оный втрое больше пехоты, в которой замечал уже он у себя недостаток, так же как и в порохе, нужном для сей осады. Посему думал даже, оставив Псков, идти на Новгород, по тогдашним слухам меньше укрепленный, или к городам Порхову и Гдову и, заняв их, набегами оттуда беспокоить Псков. Но стыд отступления от Пскова и опасение Новгорода удержали его, а наступившая уже осень не позволяла предпринимать дальнейшего похода. Как бы то ни было, король хотел сперва облечь весь город кругом, и 26 августа, переправясь через Череху, распорядил войска свои в обход. Но сильная стрельба со стен расстраивала их. Для закрытия себя они потом начали обходить далее лесами, около города тогда еще бывшими, но ядра проникали и сквозь леса и, ломая оные, застилали им проход и многих побивали. Король не ожидал, чтобы город имел столь сильную и далеко бьющую артиллерию. В самом деле, по свидетельству Гейденштейна, были там такие пушки, которые 70 и 80-фунтовыми ядрами заряжались и пробивали три ряда коробов, насыпанных землей. К вечеру король уклонился еще далее от города и расположил шатры свои по Порховской дороге, на высотах в пяти верстах около Николаевского Любятова монастыря. Граждане все сие видели со стен и в молчании только направляли пушки свои на его лагерь, а когда довольно уже смеркалось, то открыли беспрестанную и сильную пальбу, от которой в ту же ночь снял он свои шатры и, удалившись опять к реке Черехе, стал за буграми и горами, на речке Промежице, близ Спасского монастыря. После того переменил он все расположение своей осады и, чтобы не разделять далеко сил своих, решился сделать приступ с одной юго-восточной линии градских стен. Таким образом, назначил он угол между Покровской и Свинусской башнями одной части венгерцев под начальством вождя их Гавриила Бекеша, а другую часть их под начальством племянника своего Бальтазара переправил через Великую реку на левый берег. Против Свинусской башни велел стать полякам и загородиться коробами, насыпанными землей, от Порховской дороги к Петровским воротам стать литовцам, а в остальном промежутке немцам. В сие самое время прибыл к королю от турецкого султана для переговоров о татарских на Украине перебежчиках посланник, которому король показал все свои войска и распоряжения и получил от него похвалу. По отпуске его были начаты немедленно подступы. Венгерцы первые подошли к стенам между Покровской и Свинусской башнями, но вылазкой граждан были прогнаны. 27 августа, по сказанию Псковской летописи о сей осаде, некоему благочестивому мужу, именем Дорофей, были явление и откровение от Божией Матери