Да. Я знаю, что ты можешь это сделать. Он скользнул рукой за отворот кителя, подцепил пальцами амулет с пауком, застывшим в янтаре, и вытащил из-под рубашки светящийся желтый камень, сжал в ладони. Ты смогла приглушить силу моей страсти. Сможешь и создать иллюзию моей уязвимости.
Я замерла, не в силах даже дышать.
Презрение, ненависть, борьба. Нестабильность. Слабость. Артефакт ярко вспыхивал при каждом слове Паука. Сделай меня чудовищем отвратительным, жаждущим крови и одновременно боящимся пролить ее. Нуждающимся лишь в одном легком толчке, чтобы уничтожить ту, кого не смог убить Стефано Пацци. Перед таким искушением менталист не сможет удержаться это идеальные чувства, чтобы привлечь Меньяри, заманить его в ловушку, дать завязнуть в густой смоле. Навсегда.
Я
Пожалуйста В этот раз он сказал это слово вслух, четко и ясно. Ошибки быть не могло он, главный дознаватель Веньятты, лорд-наследник Ниаретта, просил. Меня северянку, менталистку, заключенную. Доверяя и доверяясь.
И это короткое слово «пожалуйста» изменило между нами все.
Но это нарушит
Не бойся, я справлюсь с любыми навязанными чувствами. Я твердо знаю, кто я. И этого достаточно, чтобы не превратиться в кого-то иного. Это останется лишь иллюзией, обманом для Меньяри. Представлением в театре уродливых теней.
Но я почувствую
Я понимаю, кивнул Паук. Ты почувствуешь меня. Мое прошлое, мое настоящее, мою слабость, силу саму мою суть. Я прекрасно это понимаю, Янитта. Это необходимо. И я хочу этого.
Он протянул руку, сжал мои пальцы, затянутые в плотные перчатки. Жаркая темная энергия потянулась ко мне, легко проскользнула под рукав черного платья заключенной. Коснулась кожи лаская, уговаривая, почти умоляя.
И он, должно быть, заразил меня своим безумием, потому что, забыв про все разумные доводы против, все правила и всякую осторожность, я кивнула, соглашаясь. Принимая неизбежное.
Мне нужно будет прикоснуться К коже.
Где?
В любом месте. К руке, к пальцам
Я медлила всего секунду, но Паук будто почувствовал, что я сказала не все. Потому что сильнее сжал мою ладонь и повторил:
Где? Где будет эффективнее?
У виска. Или Или на груди, там где сердце.
Он коротко усмехнулся. Поднялся на ноги одним быстрым текучим движением, встал передо мной.
Где? Где будет эффективнее?
У виска. Или Или на груди, там где сердце.
Он коротко усмехнулся. Поднялся на ноги одним быстрым текучим движением, встал передо мной.
Я молча смотрела, как он расстегивает рубашку. Неторопливо, без спешки, пуговицу за пуговицей, не отрывая от меня темного взгляда, как будто бы я могла передумать, если бы он отпустил меня.
Если бы высвободил из паутины.
И если бы я этого хотела.
Последняя пуговица поддалась. Паук потянул полы рубашки в стороны, обнажая грудь. Янтарный амулет на толстой серебряной цепочке чуть покачнулся.
Снимай перчатки, коротко и глухо приказал Паук. Обе.
Но достаточно
Обе, оборвал он. Обеими руками.
Пальцы дрожали. Разношенные мягкие перчатки, ставшие столь привычными за долгие годы в Бьянкини, вдруг показались тугими и неподатливым.
Паук смотрел прямо на меня сумрачно, выжидающе и я не могла избавиться от чувства, что шагаю прямо в пропасть. Что это прикосновение, запретное, недозволенное, нарушающее все правила, за послушное соблюдение которых мне сохранили жизнь, станет началом падения. Крушения. Того, чего нельзя будет забрать обратно.
Я не ощущала человеческой кожи под обнаженными пальцами уже целую вечность. И боялась до дрожи, до панически прерывистого дыхания боялась. Наверное, настолько же сильно, насколько по-настоящему жаждала этого.
Закрой глаза, тихо попросила я. Пожалуйста.
Паук подчинился. Без слов, молча. Только резко втянул воздух, будто вдыхая запах, мой запах, запоминая его, и опустил веки.
Давай, выдохнул он. Сейчас.
И я коснулась.
Я вошла в его разум свободно, не встретив привычного ответного сопротивления, которое всегда бывало с другими. Скользнула, как вода в пустой сосуд, жаждущий, чтобы его наполнили. В первое мгновение эта кажущаяся легкость испугала: если у Паука нет даже простейшего рефлекторного отторжения ментального воздействия, как же получится обмануть Витторио? Но, когда видения его прошлого закружили меня цветастым калейдоскопом, пришло истинное понимание произошедшего Паук раскрылся, пропустил в свой разум именно меня.
Ослепительно-белое южное солнце на глубокой синеве неба. Яркие цветы на колючих ветвях причудливых деревьев. Воздушный змей в жарком мареве полудня, его длинный хвост завернут алой спиралью. Перепачканная мальчишеская ладонь, крепко сжимающая тонкую, но прочную нить.
В воздухе смех, высокий и звонкий. Маленький Доминико держит в руках вырывающегося змея, и торжество рвется наружу, не желая оставаться внутри. Получилось. Он смог.
В его детстве было много солнца и смеха. Вот соленые морские брызги оседают на коже. Песок золотыми искрами сыпется сквозь пальцы. На фоне лазурных волн вырастает замок с семью башнями по одной на каждого брата. Они, мальчишки Эркьяни, всегда были по-настоящему дружны.
А вот теплая улыбка на родных губах. Объятия. Мама всегда самая прекрасная, всегда самая добрая. Отец пусть он и хмурится, но в глубине души Доминико точно знает: ему простят и разбитые колени, и порванную куртку, и рассеченную бровь. Он прав он вступился за младшего брата.