Третья линия уходила под небрежный рисунок, в котором среди дерганых, неровных линий с трудом угадывался контур тонкой женской кисти с ободком кольца вокруг указательного пальца и змейкой фамильного браслета. На листе была изображена не рука леди Бригитты я отлично помнила считанные воспоминания лодочника, и таких украшений у убитой девушки не было. Рисунок выбивался из установившейся схемы, а стиль его совершенно не подходил скрупулезному и педантичному в деталях Стефано. Казалось, именно на нем четкая система вдруг дала сбой.
И таких, небрежно закрепленных поверх прежней работы, листов были десятки. Десятки неровных торопливых строк, хаос из линий и красок или, напротив, едва обозначенные несколькими штрихами силуэты. Настоящее безумие. И новые связи. Связи, наискось перечеркивавшие изображения, небрежно нанесенные на уже готовую схему. Как будто в один момент в голове Стефано все изменилось, и образы новой одержимости исказили понятную картину до неузнаваемости.
Главный дознаватель большой черной тенью замер посреди полутемной комнаты.
Мне нужно твое профессиональное мнение. В пустой гостиной его негромкий голос был слышен особенно отчетливо. Что у него с мозгами?
Я вздохнула и озвучила то, что билось в голове, отдаваясь тупой болью в висках, с того самого момента, как я пересекла порог меблированных комнат.
Полагаю, Стефано был не в себе. Паук скептически покосился на меня, намекая, что это и так очевидно, и я поспешила добавить: Стефано Пацци всегда был человеком с некоторыми особенностями. Увлекающимся, страстным. Когда он входил в азарт, ему было трудно остановиться, не дойдя до конца. Но то, что я вижу перед собой, говорит о более серьезных отклонениях. Причем развившихся незадолго до его исчезновения.
Я расспрашивал коллег младшего дознавателя Пацци, проговорил Паук, и некоторые сказали, что у него и раньше хватало придури.
Я покачала головой:
В общении он был не самым простым человеком, это так. Слишком дотошным, слишком въедливым, слишком плохо понимающим других людей. Но здесь, я указала на тонкую паутину переплетенных нитей, здесь нечто иное. Видите, я коснулась карты, поверх которой рваными линиями был нанесен карандашный рисунок изящной женской стопы, схема ломается. Теряет целостность. А Стефано был одержим структурами. Четкими, непротиворечивыми, логичными. Но то, что я вижу здесь, в этом слое, наложенном поверх собранных младшим дознавателем доказательств, это хаос. Совершенный хаос. Такое чувство, что в характере Стефано, в нем самом что-то изменилось. И я практически уверена, что причиной этого послужило стороннее ментальное влияние.
Главный дознаватель подался ближе:
Почему?
Я скользнула пальцем по грифельному следу, исчезавшему за изображением запястья. Подцепив лист с рисунком, я открепила его от стены. Прерванная линия продолжилась, завершаясь еще одной газетной статьей о приеме, где жирным контуром была обведена фраза «на празднестве присутствовали молодые супруги Аурелио и Дарианна Меньяри и сам лорд Ренци», а рядом добавлена надпись «где В.?».
Паук следил за моими движениями со странным интересом.
Связи, пояснила я, касаясь исписанных листов, соединенных тонкими линиями. Стефано Пацци искал способ объединить между собой все убийства. Выстраивал схему, прослеживал взаимосвязи. Я сняла со стены еще один лист, открывая выкладки Пацци. Паук встал рядом, помогая мне убрать верхний слой мешающих рисунков. Но из-за ментального воздействия связи внутри разума нарушились, исказились, спутались.
Я потянулась к листу, на котором была изображена рана леди Летиции. Рядом висела вырванная из книги страница с изображениями клинков различной ковки. Узкий стилет из Ромилии был подчеркнут тройной линией. Пальцы Паука повторили путь очередной нити, скрывавшейся под исписанным листом. Большая часть написанного на нем была тщательно вымарана, и текста было не разобрать. Главный дознаватель разочарованно отбросил лист на пол.
«Изумрудный», открылась нашим взглядам лаконичная надпись, сделанная прямо на стене.
Изумрудный как платок на шее мужчины из видения леди Мариссы.
Как платок Витторио Меньяри.
Младший дознаватель Стефано Пацци был аккуратным и вдумчивым человеком, тихо произнесла я. Он последовательно перенес на стены своей гостиной все, что занимало его мысли. Эта комната, я обвела рукой гостиную, отражение его разума, слой за слоем. И я точно могу сказать: хоть он всегда был не таким, как все, он не был безумцем. Таким его сделала ментальная магия.
Лист за листом мы очищали стену от лишних рисунков и заметок. Красные и черные нити, бравшие начало от двери, от окна, от стенки высокого шкафа, постепенно сходились, стягивались воедино. Накладывались друг на друга показания чинторьерро, доставившего неназванного важного гостя к паромной переправе, и арендованная на несколько дней вперед одноместная лодка. «Тело слишком далеко», гласил лаконичный комментарий Стефано под изображением мертвой леди Бригитты, и мы с Пауком переглянулись, вспомнив наши собственные выводы. От места обнаружения тела леди Селии тянулась тонкая ниточка к заметке о проводимом поблизости приеме, где почетными гостями были лорды Меньяри, а схема площади и рисунок расположения окон дворца довершали картину.