Раздел ошарашил Европу, но реагировала она осторожно, лишь Испания выразила неодобрение открыто. Франция повела себя сдержанно. Король Польши призывал ее протестовать, поддержать его, но уход Шуазёля уже изменил французскую политику. Граф де Брольи, бывший ранее решительным противником всякого примирения с Россией, задумался. Он отстаивал перед королем мнение, что прежняя откровенная непримиримость в отношении Петербурга лишь способствовала успехам России и в итоге изоляции Франции. Людовик XV решил последовать советам своего министра об умеренности и отправил в Санкт-Петербург Франсуа-Мишеля Дюрана де Дистроффа с задачей разрядить напряженность в отношениях двух стран. Да, посланец короля сожалел о произошедшем в Польше, убеждая Екатерину, что раздел прежде всего на руку Фридриху II. Но ради примирения с Екатериной он объявил ей, что король наконец согласен признать ее императорский титул. Старая склока из-за него со времен Петра Великого отравляла франко-русские отношения и показывала Петербургу, насколько мало король Франции уважает эту страну. Когда Екатерина заняла трон, французский посол заявил, что Франция готова признать ее власть в обмен на «уверительную грамоту» (reversale) гарантию от России, что она не будет стремиться к смене протокольного старшинства, определяющего иерархию европейских стран, в которой главенствовала Франция, а России отводилось место в последних рядах. Екатерина отказалась выдать такую грамоту, закреплявшую за ее страной низший статус, и вопрос остался открытым, несмотря на то что российская монархиня прямо требовала признать за ней императорский титул, унаследованный от Петра Великого. В 1773 году позиция Франции стала более гибкой, Франция признавала за Екатериной императорский титул, но только на латыни. Екатерина смирилась с этим. Ее место на международной арене, столь прочное после побед в Турции и раздела Польши, свидетельствовало, что российская держава существует, вопреки французскому протокольному крючкотворству. В итоге во франко-российских отношениях произошла некоторая разрядка.
Французский посланник Дюран де Дистрофф воспользовался этим, чтобы урегулировать более мелкие конфликты, также омрачающие отношения двух стран. Около двадцати французских офицеров, сражавшихся на стороне конфедератов, попали в русский плен. Дюран попросил их освобождения, к его усилиям присоединился д'Аламбер, стремящийся помочь своим соотечественникам. Голос д'Аламбера, уважаемый императрицей, безусловно помог убедить ее сделать подобный жест, который упрочил позиции французского посланника в Петербурге.
Французский посланник Дюран де Дистрофф воспользовался этим, чтобы урегулировать более мелкие конфликты, также омрачающие отношения двух стран. Около двадцати французских офицеров, сражавшихся на стороне конфедератов, попали в русский плен. Дюран попросил их освобождения, к его усилиям присоединился д'Аламбер, стремящийся помочь своим соотечественникам. Голос д'Аламбера, уважаемый императрицей, безусловно помог убедить ее сделать подобный жест, который упрочил позиции французского посланника в Петербурге.
Этот небольшой успех Франции не мог скрыть того, что в польских делах ей не удалось сыграть никакой роли, даже малой, именно такой вывод и извлек граф де Брольи. Но не приобщенная к разделу Польши Франция не желала смириться со своим отстранением от участия в событиях, которые изменяли политическую обстановку в Европе, и надеялась, что русско-турецкий конфликт, продолжающийся, несмотря на крымское урегулирование, даст ей для этого возможность. Турция выдыхалась, и Франция, подтолкнувшая свою старую союзницу к вступлению в этот конфликт, считала, что способна оказать ей помощь на дипломатическом фронте. Россия выдвигала два требования: сохранение за Крымом независимого статуса, который она дала ей по окончании войны, и гарантий свободной торговли в Черном море. Мирные переговоры начинаются в Фокшанах в Молдавии, а затем после провала камнем преткновения послужил Крым продолжаются в Будапеште. Два года бесплодных дискуссий не мешают возобновлению военных действий на Балканах. Людовик XV воспользуется этим, чтобы предложить свое посредничество. Он тем более склонен играть эту роль, потому что с 1773 года знает о крайне серьезных внутренних проблемах у Екатерины. Казацкий атаман Пугачев взбунтовал степные регионы, провозгласив себя настоящим Петром III, мужем Екатерины, которого объявили погибшим в пьяной драке в 1762 году. Пугачев заявляет: «Я Петр III, а вместо меня был убит простой солдат, все это время я был в Польше, Египте, Константинополе». Его слова облетают всю степь, поднимают казацкое население, а также проживающие там нерусские народы. «Настоящий царь», требующий свой трон у узурпатора, не новинка в России. Этот миф присутствовал в русской истории со времен Смуты, с ее чередой Лжедмитриев, и встретил горячий отклик в степных краях, где казаки образовали особое сословие, требующее независимости от государства и всегда готовое к восстанию. Пугачев сразу же организовал свой двор, систему власти и готовился идти на столицу. Дюран де Дистрофф, описывающий эти события своему министру, без сомнений объясняет, что они представляют угрозу для императрицы, все еще отмеченной клеймом узурпаторства. Чтобы восстановить порядок в степных областях, помешать Пугачеву идти со своими войсками на столицу (вполне реальный план), требовались очень серьезные военные средства, в то время находящиеся на турецком фронте.