12 сентября Гитлер в своей речи в Нюрнберге, которую ждали как возможное объявление новой войны, решительно потребовал, чтобы судетским немцам была предоставлена автономия, иначе он грозил, что война так или иначе будет начата. 13 сентября Конрад Генлейн прекратил переговоры с пражским правительством Бенеша и уехал в Рейх. Утром в этот же день британское правительство получило сообщение, что Гитлер вступит в Чехословакию 25 сентября.
В Форин Оффис позвонил встревоженный Даладье и «безнадежно требовал» прямого разговора с премьер-министром. Трубку снял Кэдоган и решительно остудил француза, сказав, чтобы тот не использовал эту незащищенную от прослушивания линию, а передал сообщение через посла в Париже424. Лорд Рансимен с окончательным ответом от правительства Бенеша должен был вернуться из Праги в Лондон только 16 сентября. Чемберлен понял, что наступил тот самый критический момент.
В ночь на 14 сентября 1938 г. фюрер германского народа, полагавший, что Чехословакия уже у его ног и он победно въедет в Прагу на танке, получил телеграмму следующего содержания: «Ввиду усиливающейся критической ситуации предлагаю немедленно нанести Вам визит, чтобы сделать попытку найти мирное решение. Я мог бы прилететь к Вам самолетом и готов отбыть завтра. Пожалуйста, сообщите мне о ближайшем времени, когда Вы можете принять меня, и о месте встречи. Я был бы благодарен за очень скорый ответ. Невилл Чемберлен»425.
Решение о вступлении в силу плана «Z» было продиктовано в первую очередь отчетами экспертов о военном положении Великобритании, а также бесплодными консультациями с дипломатами. У Чемберлена было абсолютно ясное видение, что страна «не будет следовать за нами, если мы попытаемся принудить ее к войне из-за того, что национальное меньшинство не может получить автономию»426. «Если мы и должны воевать, это должно произойти из-за какой-то куда большей проблемы, чем эта». Поступили сообщения от практически всех доминионов, что они не поддержат метрополию, если та выберет войну. От Южной Африки до Австралии и Канады никто не гарантировал, что военное вмешательство метрополии в дела континента будет правильно понято. Это могло грозить распадом всей Британской империи. При таких исходных данных у Чемберлена не было другого выхода, кроме как взять ситуацию в свои руки и пытаться договориться с Гитлером лично.
Встав в 6 часов утра 15 сентября, сэр Алек Кэдоган отправился будить лорда Галифакса, с которым они позавтракали и поехали на аэродром Хестон провожать премьер-министра Чемберлена в Рейх. Под аплодисменты толпы, состоявшей в основном из невыспавшихся министров и их жен, Невилл Чемберлен всходил по трапу самолета, чтобы впервые совершить полет и увидеть Адольфа Гитлера. «Чрезвычайная новость! Чрезвычайная новость! Читайте про то, как могущественнейший человек Британской империи идет на поклон к Гитлеру!»427 выкрикивали мальчишки, продающие газеты.
Гендерсон встречал премьер-министра в Германии: «Британский самолет совершил посадку быстрее, чем ожидалось, я был на аэродроме едва ли за десять минут до того, как он приземлился. Ни мистер Чемберлен, ни сэр Хорас Уилсон, который сопровождал его, никогда не летали прежде; я был немного возбужден, как они смогли выдержать перелет. Но мое волнение было напрасным. Мистер Чемберлен вышел из самолета, выглядящий удивительно свежим и довольно невозмутимым. В ответ на некоторый мой комментарий относительно перелета он сказал: Я крепкий и жилистый. И он действительно был таким. К тому времени, когда он улегся в кровать в 11 вечера в тот день, он проделал путешествие на машине, поезде и самолете в течение по крайней мере десяти часов; имел много промежуточных разговоров с Риббентропом и другими, потом долгую беседу с Гитлером; а также нашел еще в себе силы дать телеграфный отчет своему собственному Кабинету. В целом приблизительно шестнадцать интенсивных часов практически без пауз»428.
Обстановка в Форин Оффисе в это время отличалась неспешностью и размеренностью. «Спокойный, мудрый и дружелюбный» Галифакс с Кэдоганом, с которым они теперь проводили вместе 15 часов в день из 24, обсуждали с Сэмом Хором и другими министрами Кабинета приблизительно то же, что обсуждал в это время Чемберлен с Гитлером, возможность плебисцита для немецких областей Чехословакии429.
И когда Чемберлен ехал на встречу с Гитлером, и когда он уезжал от него, простые люди на улицах Третьего рейха, привыкшие к парадам и торжественным проездам диктаторов, теперь рукоплескали простому британскому «джентльмену с зонтиком», в котором видели надежду на то, что войны все же удастся избежать. Как отмечал переводчик Гитлера доктор Шмидт: «Когда толпа в авторитарном государстве так демонстративно аплодирует не своему богоподобному диктатору, а зарубежному государственному деятелю с демократического Запада под совсем не героическим зонтиком, это является совершенно нескрываемым выражением общественного мнения»430.
Примечательно, что ни на Галифакса, ни на Гендерсона, ни на Чемберлена Гитлер не произвел внешне особенного впечатления. Для Галифакса он был человеком с «живыми голубыми глазами», Гендерсон писал о том, что обаяние фюрера распространяется только на немцев, Чемберлен также не был особенно очарован Гитлером, но поверил ему. Бравировали англичане или всерьез не попали в плен магнетического обаяния германского фюрера, сложно ответить, но факт остается фактом: Гитлер для них был сначала трудным партнером для переговоров, а после превратился в опасного сумасшедшего с манией величия. В первую их встречу Чемберлен с Гитлером договорились, что премьер-министр будет консультироваться со своим Кабинетом и французскими коллегами о проведении плебисцита для жителей Судетской области, хотя это было и проблематично ввиду того, что такие же точно плебисциты могли потребовать, например, венгры или поляки, которые также проживали в Чехословакии. В Лондон Чемберлен возвратился 16 сентября.