Работал в этом же направлении и посол Гендерсон, который конфиденциально рассказал в Берлине, что Великобритания убеждает Прагу подводить дело ко «всестороннему урегулированию». Галифаксу не нравился Гендерсон и сам по себе, и его миролюбивый тон в отношении нацистов. Он послал ему замечания, чтобы тот особенно не баловал немцев ласковыми речами. На этот упрек Гендерсон парировал, что сила его разговоров в Берлине будет «значительно уменьшена», если ему откажут «в определенной широте выражения личного мнения». Глава Форин Оффиса ответил, что вся операция требует тонкости и что язык, используемый в Праге, должен отличаться от того, каким надо говорить в Берлине. «Независимо от того, что Вы или я можем думать об окончательных мерах, на которые Бенешу, вероятно, придется пойти, или о трудностях реальной защиты Чехословакии, но если немцы позволят себе предпринять насильственные меры, Вы не должны ни в каком разговоре, официальном или частном, позволить произвести впечатление, что мы, а также остальные будем бездействовать при любых обстоятельствах»407.
Тем временем в Лондоне вновь появился Генлейн, побывавший в Форин Оффисе и оставивший впечатление искренности своих устремлений для судетских немцев. Галифакс передал Ньютону в Прагу, чтобы тот усилил нажим на Бенеша. Президент Бенеш в это время начал колебаться и уже вроде бы был согласен пойти на требуемые условия, но тут ему стали поступать донесения о том, что на границе Чехословакии собираются немецкие войска. Об этом стало известно в Берлине Гендерсону, который тут же информировал свое правительство. Посол поспешил направить телеграмму с этими данными британским представителям в Праге, чтобы те удержали президента Чехословакии от рискованных шагов. Но ни Гендерсону, ни британским представителям не удалось этого.
Бенеш никогда не скрывал, что готов рискнуть миром в Европе ради спасения Чехословакии, а вот удовлетворить требования судетских немцев он готов не был. Поэтому Бенеш объявил частичную мобилизацию, что стало, безусловно, мощным залпом той майской драмы. Генлейн, с которым чешский президент до того вел переговоры, от любого их продолжения отказался до тех пор, пока ситуация не будет стабилизирована.
22 мая лорд Галифакс телеграфировал приказ передать Гитлеру личное сообщение о риске поспешных действий. Подобное может привести «к общему пожарищу, единственным результатом которого станет разрушение европейской цивилизации». Гендерсон послушно сделал это, правда, без надежды на особый успех. Для посла в Париже Галифакс передал сообщение абсолютно другого характера: «Имеет чрезвычайное значение то, что французское правительство не должно тешить себя иллюзиями об отношении правительства Его Величества в случае отказа от мирного урегулирования чехословацкого вопроса. Правительство Его Величества дало самые серьезные предупреждения Берлину, и перспектива сдерживания немецкого правительства от чрезвычайных шагов должна быть успешной. Но могло бы быть очень опасно, если бы французское правительство прочло в этом предупреждении больше, чем следовало. <> Если же, однако, французское правительство предполагает, что правительство Его Величества сразу примет совместные с Францией военные действия, чтобы охранить Чехословакию от немецкой агрессии, то нужно справедливо предупредить их, что наши заявления не гарантируют никаких подобных последствий»408. Кэдоган констатировал, что его руководитель в эти дни кажется самым «превосходно спокойным, уравновешенным и разумным»409. Был им доволен и Невилл Чемберлен: «Факт в том, что немцы, которые являются хулиганами по своей природе, слишком уверенно ощущают их силу и нашу слабость, и пока мы не так сильны, как они, мы всегда будем оставаться в этом состоянии хронического беспокойства. Тем более с такой оппозицией, пытающейся эксплуатировать ситуацию, чтобы дискредитировать правительство <> наша задача сохранения мира не является легкой и завидной участью. Но я благодарю Бога за надежного и гладкого министра иностранных дел, который никогда не вызывает у меня никаких волнений, и возможно мы сумеем избежать бедствия»410. Но ситуация оставалась нестабильной, и взрыв мог произойти в любую минуту. Галифакс и Кэдоган решили отправить в Прагу своего представителя Уильяма Странга. Передышку ситуации дал Адольф Гитлер, заявивший 28 мая, что 1 октября 1938 г. станет окончательной датой решения судетского кризиса. Генлейн возобновил переговоры с чехословацким правительством.
Казалось, что буря временно стихала, и лорд Галифакс со спокойной совестью уехал в Йоркшир. В Лондоне оставался Невилл Чемберлен. Выступая в Палате общин, 2 июля он представил декларацию Национального правительства, в которой зафиксировал умиротворение как официальную политическую линию Британской империи, а также сделал разъяснения по продолжающейся и набирающей обороты политике перевооружения.
Но Генлейн передал в Лондон, что Бенеш намеренно затягивает переговоры, для того чтобы подготовиться к войне. По словам лидера судетских немцев, Бенеш «не рассматривает давление Лондона и Парижа всерьез и думает, что может одурачить их»411. Услышав о подобном, даже «разумный и уравновешенный» Галифакс утратил спокойствие и передал посланнику в Праге Ньютону, что если ситуация действительно соответствует описанию Генлейна, то по отношению к чехословацкому правительству необходим самый серьезный демарш. В частности, чехам надо понять, что, если Генлейн потребует плебисцита, правительство Его Величества расценит это как вполне благоразумный запрос.