Они просили меня спросить тебя, кто же он все-таки такой? Ну, ты с ним общаешься, и так далее...
Я с ним не общаюсь, хотелось сказать ей, это совсем не такое общение... Мы с ним только побеседовали в баре несколько раз...
- У них что-то случилось? - спросила она.
- Пока нет... Но он стал проявлять к ним подозрительный интерес... Я вспомнил, ты сначала как-то недоверчиво отнеслась к нему и даже сказала, что он...
- Стукач. Да, но, понимаешь, все сложно... Прошло пятнадцать лет, сейчас все по-другому... Проще простого заклеймить человека... У меня нет доказательств. Может быть, к нынешнему времени это не имеет никакого отношения.
- Ты думаешь?..
Удивительно было слышать такие слова от Максима, обычно рассеянного. Он был озабочен.
- Что произошло? Расскажи.
- Пока не могу. Просто я считал, что если что-то не так, ты об этом скажешь. Я их заверил, что если ты с ним сидишь в баре, значит, все в порядке, это все равно что рекомендация...
- Какая рекомендация? Я не даю никакой рекомендации.
- Но ты с ним общаешься...
- Это совершенно ничего не означает. Это личное дело.
- Но если он стукач, какие могут быть личные дела?..
* * *
Это был первый случай, когда они решили встретиться не на работе. В парке, где в этот день было много народу, в открытом кафе, недалеко от прудов. Это место ей тоже было знакомо: когда-то они с Ларисой и Митей обсуждали здесь "Истоки и смысл русского коммунизма", что-то еще...
Она смотрела, как люди заказывали вино и мороженое, слушала музыку, и никак не могла освободиться от чувства раздражения и досады на собственные бесплодные размышления. "И почему - думала она, - он свалился на мою голову, почему через пятнадцать лет снова нужно думать о том, можно доверять этому человеку или нет?" Теперь ей казалось, что все эти годы оказались бессмысленными, оказались ненужными книги и знания, поскольку они ничего не изменили в жизни. Жизнь, казавшаяся долгим путем, вдруг сократилась до ничтожных размеров, в которых ничего серьезного и важного не могло уместиться. Наверное, мы ходим по кругу, думала она, если вот так, как много лет назад, она беседует с Охотиным, который не может предложить ей ничего другого, как только вспомнить легенду о Великом Инквизиторе. Наверное, мы живем в перевернутом мире, подумала она, если такие люди так спокойно, благополучно и неуязвимо чувствуют себя в нем...
В момент ее размышлений о перевернутом мире у входа в аллею появился Сергей Охотин. Она узнала его издалека. Он направился к тому столику, за которым они договорились увидеться, огляделся. Он не видел ее, но наверняка был уверен, что она здесь.
"А может быть, он не виноват?" - вновь задала она себе вопрос с надеждой, что кто-то другой скажет ей, подтвердит, что он не стукач и не осведомитель, что он ни в чем не виноват, что вообще никто ни в чем не виноват, что все, возможно, хорошо и не надо ни о чем беспокоиться.
Она смотрела на силуэт. И вдруг ей открылась одна примитивная, как исторический материализм, истина. Это была интуиция, обострившаяся с тех пор, когда они поняли, что Сергей Охотин всех предал. Ирина никогда не избавится от ощущения, от бесспорной уверенности, что это он. Чувство, похожее на неприязнь, но только похожее, а на самом деле какое-то другое, живет в ней независимо от нее. От этого чувства избавиться невозможно, и логика перед ним бессильна. Ей стало понятно это за несколько мгновений, пока он приближался, и все рухнуло. Рухнула очередная иллюзия, которая вырастала на ее глазах все эти дни; иллюзия, которую она возводила собственными руками. Она смотрела, как он приближается, и ей становилось ясно, что все, что он ни делает, напрасно. Она поняла, что напрасно пыталась обмануть себя. Напрасно и он пытался обмануть ее, хотя сделать это было нетрудно.