Вот это было не так. Бывают на свете вещи и пострашнее. Болезнь, например.
Болезнь как приговор страшная и смертельная.
Так бывает, любимая, но ты не узнаешь
Тогда, в том далеком, приснопамятном году, когда перевернулась вся его жизнь, в военном летнем лагере, узнав страшную правду, несколько дней он пролежал на кушетке в лазарете, глядя в низкий и грязноватый, сто лет назад побеленный потолок.
Только только в одном она заблуждалась в том, что ничего нет на свете страшнее предательства.
Вот это было не так. Бывают на свете вещи и пострашнее. Болезнь, например.
Болезнь как приговор страшная и смертельная.
Так бывает, любимая, но ты не узнаешь
Тогда, в том далеком, приснопамятном году, когда перевернулась вся его жизнь, в военном летнем лагере, узнав страшную правду, несколько дней он пролежал на кушетке в лазарете, глядя в низкий и грязноватый, сто лет назад побеленный потолок.
Никто его не трогал лежи сколько влезет. А встанешь все решено. Поедешь в столицу. Для тебя, парень, построения и пробежки закончились и, судя по всему, навсегда.
И ведь ничто не предвещало совсем ничего! Свалился с банальной, как думали все, простудой после очередного забега по болотам. Промочил ноги и пожалуйста, температура. Высокая, правда, сорок и один. Пошел в лазарет, а там, на его счастье (или несчастье), попалась опытная пожилая врачиха. Что-то заставило ее засомневаться, и она настояла, чтобы из ближайшего поселка прислали лаборанта взять кровь. Через пару дней с огромным трудом, скандалом и боем лаборант из сельской больницы приехал. А через несколько дней был готов результат.
Предчувствие ее, увы, оправдалось кровь была кошмарная, и она вопила, кричала о том, что
В общем, это было заболевание крови. Злокачественное. Проще говоря рак.
Она вошла к нему в палату, села на стул и стала гладить его по голове. У нее тоже был сын примерно его возраста, и она все понимала.
Он открыл глаза и внимательно посмотрел на нее. Понял все моментально.
Что, Анна Петровна? Плохи наши дела?
Она всхлипнула и кивнула:
Плохи, Сашуля. Прости, очень плохи.
Пощупала лимфоузлы и покачала головой.
Он выслушал все довольно спокойно и, когда докторица закончила свой печальный рассказ, сказал:
У меня два вопроса. Точнее, вопрос-то один, и еще одна просьба. Первое мать не должна ничего об этом знать. Вы понимаете? Зачем ей страдать? И второе только чистую правду, без экивоков и обиняков, потому что так мне будет проще и легче, вы понимаете?
Анна Петровна вытерла ладонью глаза и кивнула:
Спрашивай, Саша.
Он громко сглотнул тугой комок, стоящий в горле и мешающий говорить и даже дышать.
Сколько? только и спросил он.
Она кивнула:
Да, я поняла. Коротко и однозначно ответить тебе не могу бывает по-всякому. Я много видела таких больных, работала когда-то в Омске, в гематологии. Повторю бывает по-всякому кому сколько отпущено. Год, пять, десять. Это сейчас, в общем, лечат. В Москве на Каширке, там целое отделение. Жизнь продлевают, что говорить! Но, Саша, ты должен понять, что это будет за жизнь. Температура, слабость, потеря иммунитета. Кашель, зуд, слабость. Постоянные госпитализации без этого жить ты не сможешь. Твоя жизнь будет подчинена этой заразе. Она будет распоряжаться тобой, понимаешь?
А если, он снова сглотнул, а если, ну наплевать? Делать вид, что не знаешь? Что отпущено, то и отпущено, так? Год, два, три ну, как придется, как сложится, в общем?
Не хочешь бороться? удивилась она. Ну, здесь ты не прав. А если тебе продлят жизнь на год, на полгода? На три года, ну, или пять? Разве это не стоит того? Каждый день, каждый час?
Он помотал головой.
День, час, усмехнулся, полгода Не стоит! Валяться по клиникам, жрать таблетки, мучить врачей и мать? Нет, к чертовой матери! Этого мне точно не надо.
Мать, повторила врачиха. А ей будет легче, если ты сложишь лапки? Легче, если ты откажешься от борьбы?
Легче, уверенно сказал он, потому что она ничего не узнает. Я умру внезапно. Для нее неожиданно. Страшно, конечно, но Она не будет страдать предварительно и ожидать моей смерти. Я не прав, Анна Петровна? Ну, когда итог в принципе известен?
Ты, Саша, не прав. Разумеется, очень не прав. Ты так молод, что жизнь для тебя всего лишь копейка. Разве ты, Саша, слабак? Просто смирился, и все? Нет, миленький мой! Надо бороться. За год, за минуту! Потому что жизнь главная ценность, поверь старой женщине, Саша!
Жизнь! повторил он. Правильно жизнь! А не жалкое и убогое существование. В ожидании, простите уж, смерти.
И это тоже прости меня, жизнь, вздохнула она и снова заплакала.
По мне нет! жестко отрезал он. Я не люблю, когда кто-то меняет мои решения и планы.
По мне нет! жестко отрезал он. Я не люблю, когда кто-то меняет мои решения и планы.
Жизнь твоя, и тебе ею распоряжаться, вздохнула она. Надеюсь, ты передумаешь.
Он резко мотнул головой и отвернулся к стене.
Было стыдно оттого, что все эти бессонные ночи и дни он думал о Владе. Больше о Владе, чем о матери. Думал долго, продумывая все тщательно, до мелочей и подробностей, и вот надумал лечиться он не пойдет, потому Ну, не пойдет, и все! Не для него эти бесконечные больницы, капельницы, уколы и прочие медицинские муки.