Сейчас у нас праздники. Ах, сумрачно встречать Рождество и Новый Год «в чужедальней стороне», как поется в песенке[708]. Однако ж и здесь веселятся, как умеют. С одной позиции на другую ездят друг к другу «в гости» в санях, покрытых немецкими коврами. Устраивают в открытом поле у позиций елки. Солдаты поют, пляшут, играют на балалайках и гармониках. Немцы издали глазеют и слушают, но не стреляют. Мы им не портили стрельбой их Рождества и Нового Года. По-видимому, и они хотят отплатить любезностью за любезность.
Вчера ездили верст за 8 в тыл, в лазарет, на елку к докторам. Там уж вовсе мирное царство. Елка честь-честью, песенники, ужин и даже 4 бутылки Абрау-Дюрсо, это уж вовсе невиданная вещь, ибо трезвость в войсках весьма свирепая.
Это все время вообще у нас затишье. И немцы и мы укрепились каждый с своей стороны реки так основательно, что перейти в решительное наступление здесь (к тому же середина реки еще не замерзла) было бы весьма рискованным для начавшего. Идут больше ружейные перестрелки. Бывают дни, когда орудия вовсе молчат. Но, конечно, бывают и горячие дни. Немцы давно еще притащили приморские орудия, очень огромные, и стреляют бронебойными снарядами.
Мне частенько приходится ездить на позиции по местам, находящимся в обстреле, но пока Бог милует.
Мне частенько приходится ездить на позиции по местам, находящимся в обстреле, но пока Бог милует.
Гриф получил боевую награду Св. Анну 4 степ<ени> с надписью «за храбрость».
Видел рассказ в 3 «Отечества»[709]. Лида писала, что послала давно еще один в распор<яжение> Анастасии Николаевны для «Вершин»[710], должно быть.
Милый Федор Кузьмич! Попроси Анастасию Николаевну принять меры: 1) чтоб гонорар из «Отечества» и «Вершин» незамедлительно выслали жене: Тверская. Пименовский пер. д. 2. кв. 20, 2) чтоб уплатили подороже, не менее 20 коп. за строку во всяком случае (так платят в «У<тре> Р<оссии>»). В отсутствии моем финансы мои напряжены, и это весьма существенный рессурс <так!>.
Поздравляю тебя с Новым Годом, а равно и милую Анастасию Николаевну. Я писал ей дней 10 назад. Надеюсь, в новом году встретимся. Книгу стихов твоих не получил. Целую тебя нежно.
Нельзя ли попросить высылать мне сюда «Вершины» и «Отечество»?
Карандашом
Милый Федор Кузьмич!
Здравствуй! Это я, Гриф, который продолжает существовать. Обитаю по-прежнему в Восточной Пруссии, все в той же немецкой халупе с пробитыми пулей стеклами. Наша стоянка здесь стала неожиданно долгой. Немцы сильно укрепились за рекой, а зимнее время и снег мешают решительным продвижениям. Война здесь стала позиционной.
Впрочем, в последнее время началось оживление. На праздниках было совсем затишье. Были дни, когда орудия вовсе молчали, в другие же почти молчали. Немцы в одном из соседних отрядов выкинули одну гнуснейшую низость, которая окончательно убедила меня в совершенном отсутствии у них всякой воинской порядочности.
В первый день праздника подошли они к реке (человек 15 с офицером), махая белым платком, без оружия. К другому берегу подошли наши. Немцы стали поздравлять, говорить любезности и напросились в гости «на слово». За ними послали лодку, перевезли их к себе, угостили, поболтали Потом стали прощаться. Стали они звать наших с ответным визитом на стакан пива. Наших переехало к ним человек 7 с поручиком, безоружные также. На них там набросились, схватили и увели в плен. Какая низость! Ни самой малой тени джентльменства, которое обязательно у воина через все, через вражду, через бой, через кровь. Наши пришли в ужасную ярость.
Теперь всякие галантности кончились и опять пошли разговоры исключительно орудийные, ружейные и пулеметные. Как-то подбили их аэроплан. Он свалился на немецкую зону. К нему сбежались со всех сторон немцы, и конные, и пешие, и на автомобилях примчались. А наша артиллерия как начала шпарить это сборище, половина разлетелась, половина осталась.
Наши разведчики по ночам лазят к немцам в белых саванах, чтоб быть не видными. Стригут у них проволочные заграждения, кидают ручные бомбы, охотятся за часовыми. Как-то «сняли» двух немецких дозорных и приволокли живьем.
У немцев нашли занятные не отправленные еще письма на родину. Рассказывают, как их фельдфебель объявлял им о взятии Парижа. Очень ругают своих офицеров.
Вчера наши продвинулись вперед и заняли у немцев одну очень важную деревню. Жаль, что подлецы успели-таки ее минировать. За ½ суток уже 2 фугаса взорвалось несколько человек пострадало.
Я пока что здоров, хотя, в конце концов, житье часто не из самых приятных.
К Тебе и к Анастасии Николаевне имею просьбу. В «Вершинах» и в «Лукоморьи» есть 2 рассказа Кречетова, туда принятые[711]. Кречетов недавно очень просил меня, нельзя ли через Вас поторопить их появление, ибо они оба должны войти в объединенный цикл первых пяти рассказов, имеющий быть перепечатанным, в немного переработанном виде, в другом месте. Притом же и сами рассказы вовсе не выигрывают от бесконечного лежания. Очень прошу надавите педаль.
Обнимаю Тебя нежно и дружески. Анастасии Николаевне целую ручку.
Книжки стихов Твоих, обещанных Ан. Ник., не получал[712].