Целую руку Анастасии Николаевны. Вашу жму и Вас обнимаю.
Ваш всегда
Закрытое письмо.
Дорогой Федор Кузьмич!
Очень опечален известием об аресте 4-го тома из-за «Рождественского мальчика»[614].
Но думаю, что Шиповники отъедут благополучно благодаря своей предусмотрительности с вырезкой. Если их все же притянут к суду, скажи им, ради Господа, чтоб они ни в каком случае не упоминали о «Грифе»[615].
Очень надеюсь, что они так и сделают, тем более, что по судебной практике факт перепечатки ничуть не оправдывает перепечатавшего.
Издание уничтожать пока, думаю, не стоит. В крайности, припрячу.
Очень счастлив Твоему хорошему отзыву о Лиде.
В середине III недели еду в Петербург. Увидимся.
Обнимаю Тебя с дружеской нежностью. Анастасии Николаевне целую руку.
Любящий Тебя
Закрытое письмо.
Дорогой Федор Кузьмич!
Некоторое время колебался, наконец, сделал по Твоему совету, уничтожил все, что было[616]. Жалко было до крайности. О неисповедимая человеческая тупость, от которой спасаясь, Прекрасному приходится прибегать к самосожжению! И все-таки оно не умрет и вновь возникнет в тысяче образов.
Находимся теперь в предотъездном состоянии. Решили двинуться в четверг на 7 неделе. Поедем через Берлин, числа 23 будем в Италии. Очень я как-то устал за эту зиму.
Новостей у нас тоже не сыщешь. 6-го будет лекция Городецкого решительно обо всем[617]. Опять, в числе прочего, об «Аполлоне». Значит, новые обиды.
Макс Волошин очень грустит об коварной опечатке. Где-то вместо «безкрылый образ» вышел «безрылый»[618]. А сам непременно желал держать корректуры. Бывают случаи.
Литка <sic!> сегодня уже II раз играет Дарью. Здесь на I представлении «М<елкого> Беса» народу было много[619].
Обнимаю Тебя дружески и нежно. Анастасии Николаевне целую руки. Литка шлет обоим нежнейший привет.
Любящий Тебя
Закрытое письмо.
Обнимаю Тебя дружески и нежно. Анастасии Николаевне целую руки. Литка шлет обоим нежнейший привет.
Любящий Тебя
Закрытое письмо.
Дорогой Федор Кузьмич!
Вспоминаю тебя с чувством дружбы и глубокой нежности.
Вчера почему-то думал о тебе, бродя по Форуму. Жаль, что тебя нет, чтобы взглянуть на эти замыслы гигантов, ключи между камнями и старые водоемы, оплетенные дикими красными розами.
Нынче видел Колизей. Столько там крови пролито, а земля все не удобрилась и растет чахлая мелкая трава.
Нынче около Колизея шумно. Какие-то «muratori»[620] манифестируют, их разгоняют конные карабинеры. Ах, везде разгоняют неумирающие карабинеры. Только здесь это весело, и дети толкаются, и цветы продают!
Не очень пока жарко в Италии. Небо чаще серое, и дождь не редкость. Обнимаю тебя дружески. Анаст<асии> Ник<олаевне> привет. Твой Гриф.
Если бы вздумал часом черкнуть 2 строчки, то: Napoli, poste rest<ante>, Serge Sokoloff. До 17 мая.
<Приписка Л. Д. Рындиной: > Приветствую Вас, Федор Кузьмич дорогой, и Анастасию Николаевну. Ваша Лидия.
Открытка с видом: Chiesa dei Capuccini Capella Mortuaria. Отправлена по адресу: Петербург. Гродненский, 11.
Дорогой Федор Кузьмич!
Целое лето не имею я от тебя известий и не знаю, где ты и Анастасия Николаевна находились. Узнал твой новый адрес в театре Незлобина, но не очень уверен, что ты уже в Петербурге.
Мы с Литкой весной чудесно проехались в Италию, были там 1 ½ месяца во всяких местах. Писал тебе оттуда не раз. Не знаю, доходило ли[621].
Лето все прожили в Малаховке[622], в большой тихости. Впрочем, это больше касается Литки, которая бегала по лесу в сандалиях и в каких-то эфемерных одеждах. Я же возился с делами (нелитературными) и часто ездил в Москву. В конце июля был даже в Петербурге дня на три, только этот город был пуст.
Летом кое-что писал. Несколько стихотворений. Один рассказ напечатал в «Утре России», другой недавно закончил[623].
Весьма негодовал, прочтя в последнем «Аполлона» гумилевскую на Тебя хулу[624]. Знаешь, Федор Кузьмич, подобало бы привести мальчишек к должному решпекту. Конечно, в Твоих глазах, как и в глазах зрителей, Гумилев моська, и притом не особо породистая, но ведь, бывает, и мосек бьют, когда они лезут под ноги. В Москве все очень поражены выходкой Гумилева и еще более тем, что она не в случайном месте, а в «Аполлоне», руководители коего не могли ее «просмотреть».
У нас в Москве новость: В. Брюсов стал литературным редактором «Русской Мысли»[625]. Надо надеяться, возьмет определенный курс. Как слышал от него, очень надеется на Тебя. Хорошо, если будет место, где можно будет дать отпор новым выступлениям В. Иванова против поэзии во имя «теургии». Весьма понимаю сомнения В. Брюсова, будет ли он лучшим теургом, чем поэтом[626].
Хорошо, если б Ты удосужился черкнуть мне, как мыслишь об «Аполлоне», о дерзостях Гумилева и о Блоко-Ивановском теургическом курсе[627].
Литка работает у Незлобина. Очень довольна атмосферой. Поминаем Тебя тысячу раз добром за Твое содействие. Она пишет Анастасии Николаевне[628].
Не сообщишь ли, кончена ли Твоя новая пьеса и в чем примененный в ней новый прием (помнишь, Ты говорил?), и не своевременно ли пустить о ней что-либо в Московской прессе[629].
Обнимаю Тебя дружески. Мой нежный привет Анастасии Николаевне.