Можно быть маленьким и слабым,
Можно быть маленьким и слабым,
но помочь и поддержать. И оказаться очень полезным, как я в детстве. Бабушка с юга везла чемодан, рюкзак, хозяйственную сумку, ведро с абрикосами и три арбуза в авоське. Она была очень сильная женщина. И запасливая это были гостинцы для тех, кто не был на юге. И меня везла. Поскольку я была маленькая, я была привязана бинтиком за ручку, чтобы не потерялась. И бабушка все волокла на себе, конечно, по очереди. Отнесем с ней чемодан и ведро и возвращаемся за арбузами и сумкой. Я тоже кое-что несла, конечно. Мне в поезде бабушка сделала веер из бумаги. И, когда бабушка присаживалась на чемодан, чтобы отдохнуть, я этим веером ее обмахивала. Делала свежий ветерок. И бабушка прямо набиралась сил от свежего ветерка, так она и говорила. Я была очень полезным человечком. Кроме того, я пела военную песню, подбадривающую. Это тоже вливало новые силы в бабушку. И мы дотащили все тяжести до такси, вот как! И носильщика не нанимали бабушка считала наем носильщика эксплуатацией. Вещей-то всего ничего, да еще есть маленький помощник с веером! И с бодрящей песней. Так что даже маленькие и слабые могут оказаться полезными и очень помочь нести тяготы. И вообще, вместе веселее. А телеграмма просто не дошла о том, что мы приезжаем тогда были только телеграммы. Но мы все равно все привезли и притащили. При помощи бумажного веера и веселой героической песни. И угостили бабушкиных учеников, соседей по подъезду, Любу-инвалида во дворе и варенье сварили. Поэтому помочь можно по-разному; не обязательно тащить чемодан другого человека, если у нас нет сил его поднять. Даже пошевелить. Но можно быть рядом и поддерживать. И словами помогать. И обмахивать веером или полотенчиком, как боксера в перерыве между раундами. Это очень помогает и поддерживает. Доброе слово, песня и бумажный веер
Фотографировались в ванне с лапшой
С гречкой тоже одна тут сфотографировалась. Насыпала полную ванну гречки и запостила фото. Вроде насмешки над теми, кто на последние деньги эту гречку впрок купил. И сейчас ест. Такой перформанс.
Выбрасывали в помойное ведро неправильный салат «нисуаз». Если соус для тунца был пресноват или тунец мелко порезан. Суровый шеф-повар с бранью выбрасывал в помойку неправильный «нисуаз». Тарелку за тарелкой. Передача называлась «Адская кухня». Достойное название.
Из муки советовали поделки делать. Замесить тесто, и пусть ребенок лепит поделки. Это дешевое удовольствие.
И тортами бросались друг в друга. Веселое развлечение.
Так навлекли проклятие еды. Продовольствия.
А я помню, что продуктовые магазины в Ленинграде называли «продовольственными». Это с блокады осталось такое название. У меня прадед от голода в блокаду умер. Пока юные дедушки воевали. А второй прадед пошел добровольцем. Он был немолод уже, сыновья на фронт ушли. И он всю войну был на фронте с обозом. Отвечал за продовольствие, пока его младшие дети умирали от голода в тылу.
Сейчас ценности станут иными.
Продовольствие станет ценностью.
И топливо.
И конкретные советы по тактике и стратегии выживания в новых условиях.
Лекарства.
Не все так трагично. И это не значит, что будет голод и нищета. Но ценности изменятся. Богатыми будут страны и люди, у которых есть эти ценности.
А нищеты не будет. И голода не будет. Наверное. Если эти не продолжат издеваться над продовольствием. Над гречкой и над салатом «нисуаз», который им показался недостаточно вкусным и изящно оформленным.
Проклятие навлечь легко.
Это души умерших от голода пришли и спросили: что же вы, гады, делаете?
Так и спросили.
Пусть им ответят эти, из ванны с гречкой.
Дело было зимой
И был страшный мороз, просто лютый, сорок градусов. Мне было двадцать лет; я училась и вечерами лекции читала на окраине города. А жила на другой окраине, с маленьким ребенком и родителями мужа. На противоположной окраине, так сказать. И вечером я вышла из института, села в троллейбус и поехала. Ночь, мрак и дикий холод. И начало девяностых к этому нечего прибавить, кто помнит тот не забудет и поймет, о чем я. Ну, и троллейбусы встали. Вернее, этот вот, последний троллейбус. Что-то сломалось. И все вышли, побрели по морозу куда глаза глядят. И я побрела, смутно понимая, где я где-то за вокзалом, на страшных ледяных улицах, где не было ни одного фонаря. Говорю же, начало девяностых. И ни копейки денег. Только проездной на троллейбус, совершенно бесполезный в страшной морозной ночи. Я пошла домой. Что делать-то? И ко мне подошла девушка моего возраста. Тоже девочка. В уродливом пальто тогда пальто были уродливые, на ватине. В кокетливой шапочке, проеденной молью, с брошкой на особо заметной проплешине. Худенькая такая девочка, тоже белая от мороза и от лунного света. «Ты куда идешь?» спросила она. Я сказала куда. «Давай идти вместе!» предложила она, и мы пошли. А куда деваться-то? Уже ночь, и транспорт не ходит. И страшно скрипит под ногами снег тогда не убирали почти. И луна сияет. И очень холодно, поэтому бандиты попрятались тогда их немало было. И вот мы шли. Разговаривать было невозможно, такой был мороз. И видно было плохо ресницы склеились от инея и закрывали обзор. А мы шли, держась за руки, через ледяной ночной город. И иногда заходили в подъезды погреться, еще не везде были железные двери, к счастью. И в подъезде прижимались к батарее и друг к другу. И все равно не разговаривали почти не могли. От усталости и холода. Только она говорила: «Пойдем!» и мы шли опять. Под луной. Надо было обязательно дойти до дома, там же маленькая дочка! А телефона дома не было, да и на улице не было. Мы были молодыми и не думали, что просто можем замерзнуть и умереть. Вообще в голову не приходило. Мы просто шли и шли, рука об руку. Сквозь промерзшую варежку чувствовали пальцы друг друга. И мы дошли до моего дома. Мы шли очень, очень долго. И на прощание у моего подъезда нелепо обнялись, как два полярника. Девочка показала варежкой на соседний дом она туда шла. Худенькая тоненькая девочка в ужасном пальто. И я такая же тогда была: в вытертом пуховом платке, завязанном крест-накрест поверх такого же пальто И все. Я пришла домой. Я спаслась, как я сейчас понимаю. И долго сидела на кухне, пила горячий чай второй заварки без сахара сахар не смогли выкупить. И зубы стучали, конечно. А девочку я никогда больше не встретила. Я специально ходила в соседний двор. Я спрашивала у людей. И даже стояла у подъездов с коляской, когда стало теплее. Мне очень девочка понравилась, я бы дружила с ней, но больше я ее никогда не встречала. Она так похожа была на старинные фотографии, вот такое «гимназистское» лицо с благородным овалом, но, может, так от тьмы и холода казалось. И от мутного света в подъездах, где мы грелись у батарей Мы спаслись. А может, и не было никакой девочки вот такая странная мысль приходила ко мне потом. Или была, но не просто девочка, а особенная, неземная?.. Кто знает. Но даже страшной ледяной ночью можно спастись, если идешь с кем-то за руку, если ты не один. И всегда посылают спутника в трудные времена для сопровождения и спасения