Ещё один представитель московского аристократического рода боярин и князь Дмитрий Михайлович Пожарский пострадал в Тотьме от банального воровства. Вот как об этом деле говорится в исковой челобитной грамоте: «Царю, государю и великому князю Михаилу Фёдоровичу всея Русии бьет челом холоп твой Митка Пожарской. Жалоба, государь, мне на тотмич посацких людей на Наума Семенова сына Серебреника з братом ево, да на Федора Родионова сына Палыма, да на Естифея Самойлова, да на Дружину Купреянова сына Кубасова.
В прошлом, государь, 140 (1631) году подговорил, государь, у меня холопа той Наум с теми своими товарищи жонку мою старинную Богдашкову жену Серебреника Любаву Перфильеву дочь с сыном ее Ивашком, а живота, государь, моего снесли те мои люди денег золотых и жемчугу на двести на пятдесят рублев. И в прошлом, государь, 141 (1632) году послал я холоп на Тотму человека своего Ивашку Алексеева для тех своих подговорных людей. И на Тотме, государь, человек мой бил челом тебе государю, а челобитную поднес твоему государеву воеводе Меншому Володимировичу Головачову. И воевода, государь, велел дать пристава. И человек мой с приставом тою мою жоночку вынял у того Наума и отдал человеку моему. А тем моим животом сполны завладели оне, а того моего человека Ивашку в те поры ухоронили и по ся места без вести его нет.
Милостивый государь, царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии, пожалуй меня холопа своего, вели, государь по того Наума с теми ево товурищи дати свою государеву грамоту, и по своей государеве грамоте вели их в том моем безвестном человеке и сносном животе поставить здесь к Москве. Царь, государь, смилуйся, пожалуй»[85].
Нашли или нет украденное тотьмичами у князя Пожарского остаётся неизвестным. Дело заканчивается тем, что ответчиков по царскому указу «за поруками» отправили для следствия в Москву, как и просил князь Пожарский
К более ранним годам относится указная грамота царя Михаила Фёдоровича, присланная на Тотьму в 1622 году. В ней сообщалось, что в «прошлом во 130-м году в Тотемском уезде пойманы два разбойника Сенька Федоров Кокшенгские четверти Ромашевского стану, да Савка Матвеев сын Клыков Тотемского уезда». Ромашевский стан ныне это часть Тарногского района по реке Уфтюге, левому притоку Кокшеньги. В Тотьме «воров» пытали, после чего они повинились в том, что ходили разбоем на Устье Городищенское (видимо, богатое было село, раз так привлекало к себе «воров»), да ещё в Важском уезде «крестьян мучили и грабили». Сенька да Савка сообщили также, что «в зборе их было семьдесят человек, а атаман у них был двиненич Гришка Старцов». В данном случае поражает количество разбойников в шайке настоящий военный отряд, видимо, и неплохо вооружённый. Фёдорова и Матвеева в Тотьме посадили в тюрьму «года по два, и по три, и боле», а остальных разбойников велено было «проведывать» и при случае «переимать».
Ещё один любопытный пример борьбы властей с разбойниками приводится в указной грамоте 1623 года (обе упомянутые выше грамоты опубликованы в 2012 году вологодским историком И. В. Пугачем[86]). Началось всё в мае месяце, когда неведомые люди напали на крестьян Печенгской волости Федьку Шихова, Вахрушку Дементьева и Марка Фёдорова «били и мучили, огнем жгли, и животы пограбили без остатка». Эта формула часто встречается в актах XVII века, где речь идёт о нападениях разбойников. Что конкретно подразумевается под словами «огнём жгли», сказать сложно: то ли это угроза сжечь избу со всем имуществом (животом), либо действия по отношению к человеку пытка пламенем, например, при помощи зажжённой палки. В грамоте сообщается, что в Печенгскую волость приходило 37 разбойников; был ли у этой шайки какой-то атаман не сообщается. Писцовая книга этих же лет насчитала во всех 9 печенгских деревнях 50 мужчин[87], поэтому оказать сопротивление пришлым разбойникам крестьяне не могли.
Чуть раньше, 28 апреля, эти же разбойники «розбили на Сухоне реке дощаник вологжанина Лазарька Алачугина; деньги и лехкой товар, и платья поимали». Печенгская волость находилась на речке Печеньге, правом притоке Сухоны. До её главной деревни Великого Двора от реки было 12 вёрст, которые отряд разбойников мог преодолеть за один переход. Нападение на дощаник вологодского жителя Алачугина «воры», скорее всего, совершили на участке Сухоны выше села Устье Печенгское, у Осиновских мелей, где река течёт среди леса, а рядом нет жилых деревень.
За этим же разбойным отрядом числилось и нападение на деревню Ихалицу (церковь, двор попа, 3 избы, 7 крестьян[88]), стоявшую на «ходучей стороне» Сухоны, то есть на её левом берегу, напротив устья одноимённой реки. От Усть-Печеньги до Ихалицы вверх по течению около 60 вёрст. Как передвигались «воры» по Сухоне по береговому бечевнику или по воде не ясно: в указной грамоте об этом не говорится. Ныне Ихалица полузаброшенная деревня в Междуреченском районе. Далее от неё разбойники ушли на север в Стрелицкую волость (при советской власти это был Биряковский сельсовет Сокольского района). Там они «в деревнях имали у крестьян хлеб и мяса в ночи». Подкрепившись, пришлые «воры» отправились по Большой Столбовой дороге в соседнюю Тиксненскую волость, до которой от Стрелицы примерно 35 вёрст. Деревень на Тиксне было много (по писцовой книге 1622-25 годов сообщается о 21, а мужчин в них было 198[89]), в связи с чем шайка миновала волость днём, никого не «розбив», по-видимому, опасаясь получить отпор от тиксняков. Жители деревень Якуниха, Угрюмиха, Петрилово, Ивакино и Погорелово с удивлением наблюдали в тот день за проходящим по улице отрядом разбойников. Интересно, что близ Погорелова, на Тиксненском погосте у деревянных церквей Николы и Параскевы, в келье жил «чернец Вассиан» будущий святой русской православной церкви. Может быть, и он в тот день видел отряд разбойников? У Погорелова «воры» свернули влево и близ крайней тиксненской деревни Маныловица вышли на лесную дорогу, по которой прошагали 15 вёрст до реки Тафты. На последней в начале XVII века стояли четыре небольшие деревни (Горка, Подгорная, Родная, Остроконье), принадлежавших Царевской волости. Далее следы разбойников теряются в глухой тафтенской тайге. Не исключено, что где-то на одном из малых притоков Тафты у них был устроен тайный разбойничий стан. Там можно было отсидеться после нападений, скрыть награбленное