Но почему они это сделали? Мне хотелось их убить. Это же нечестно!
Честно! улыбнулась она. Я нарушила молчание Локронана и прекрасно понимаю их поступок.
И что с тобой было потом? спросил я. Чем ты питалась, где ночевала?
Я пользовалась всем, что у меня было, сказала она, внешностью, здоровьем, умом и волей. У меня обнаружились некоторые способности ухаживать за больными, к тому же я умела аккуратно накладывать швы. И поэтому жила не настолько плохо, как могла бы. Но на улице любой мог пнуть бродячую собаку, которой я как раз и была, до тех пор, пока в том городке не появился твой отец. Если бы не он, я бы оставалась там и по сей день. Он привез меня сюда.
Я чувствовала, что Анку отправился за мной через океан и сушу, вплоть до этих берегов. Стоит ему хоть раз увидеть человека, и он его больше не отпускает. В Локронане это хорошо известно. А вот этот мир, который многие любят называть новым, о подобных вещах позабыл. И в день, когда он распахнет свои объятия и придет ко мне с моим собственным лицом, я буду готова.
Ее слова меня совсем не расстроили, ведь мне было совершенно ясно, что Мамочка никогда не умрет. Мне было больше страшно за себя. Я посмотрел на потревоженную землю, под которой покоился маленький бог, который когда-то был Снежком, и прошептал:
И что со мной теперь будет?
Как-нибудь, может, совсем скоро, а может, лишь когда ты повзрослеешь, тебе захочется сделать это опять. Вполне возможно, будешь сопротивляться, но потом все равно уступишь охватившему тебя порыву. А потом снова и снова. Со временем проснется голод к добыче покрупнее мышонка. Возможно, это будут собаки, домашний скот, а затем и люди. Именно так все и бывает я сама видела. И болезнь прогрессирует, со временем она поглотит всего тебя, и ты станешь слишком беспечен. Это принесет тебе погибель. В один прекрасный день, когда ты выйдешь слишком далеко за пределы разумного, тебя поймают. А потом будут полиция, суды и тюрьма. Ты недостаточно умен, чтобы всего этого избежать. Они выявят твою истинную натуру, измучают тебя, а потом посадят под замок. Я знаю, что пережить этого ты не сможешь. А раз так, то тебе остается только соблюдать осторожность. Ты никогда слышишь меня? никогда не должен показывать им свое истинное «я».
Услышав ее слова, я в некоторой степени испытал облегчение. Меня давно не покидало чувство, что со мной что-то не так. Я напоминал себе тот рисунок, что я сделал на бумаге, которой она выстилала противни для выпечки, неудачный, который получился, когда подложенная под него книга комиксов проскользила по столу и линии расползлись в стороны по всей странице. Картинка превратилась в чудовищную версию самой себя.
Ты меня понимаешь? спросила она, поглаживая меня по щеке невесомыми, холодными пальцами. Тебе нельзя об этом кому-либо рассказывать. Ни друзьям в школе, ни даже отцу. И кроме нас с тобой, в эту тайну не проникнет ни одна живая душа.
Я кивнул.
Не плачь, сказала Мамочка, идем со мной.
И она потащила меня за собой своей сильной рукой.
Куда мы идем?
Мы никуда не идем, ответила она. Просто гуляем. Когда тебя слишком переполняют чувства, иди в лес и гуляй.
В ее голос каким-то образом закрались нотки, характерные для медсестры.
Физическая активность полезна как для разума, так и для тела. Ежедневно рекомендуется полчаса. Это поможет тебе справиться с собой.
Какое-то время мы молча шагали по тропе. На ветру за Мамочкой шлейфом развевалось ее голубое платье. Здесь, среди деревьев, она походила на какое-то мифологическое существо.
Если кто-то докопается до твоей истинной натуры, тебя объявят «сумасшедшим», сказала она. Я ненавижу это слово. Теодор, пообещай мне, что никогда не назовешь женщину сумасшедшей.
Если кто-то докопается до твоей истинной натуры, тебя объявят «сумасшедшим», сказала она. Я ненавижу это слово. Теодор, пообещай мне, что никогда не назовешь женщину сумасшедшей.
Обещаю, сказал я, может, пойдем уже домой?
Я подумал о глазках и розовых лапках Снежка и ощутил, что вновь подступают слезы. Во мне осталось еще много нерастраченных чувств.
Рано еще, сказала Мамочка, будем гулять до тех пор, пока тебе не расхочется плакать. Скажешь мне, когда это желание у тебя отпадет.
Пока мы шли, я обеими руками держался за ее платье, с силой сжав его в кулаках. На ладонях по-прежнему виднелась грязь с только что выкопанной нами могилки. На голубой органзе от нее остались отпечатки пальцев.
Спасибо, что не разозлилась на меня, сказал я, имея в виду и платье, и мышонка, и все остальное.
Не разозлилась, говоришь задумчиво молвила она. Нет, я не злюсь. Меня давно не покидал страх, что ты носишь это в себе. Теперь я нашла этому подтверждение и мне стало легче. Больше нет нужды думать о тебе как о моем сыне. И пытаться отыскать в сердце любовь, которой я совсем не чувствую.
В глазах встали горячие слезы, я вскрикнул от боли и произнес:
Прошу тебя, не говори так! Ты не можешь меня не любить!
Но это правда.
Теперь она действительно взглянула на меня. Ее глаза казались глубокомысленными и далекими.
Ты чудовище. Но я за тебя в ответе. Поэтому и дальше буду делать для тебя все, что смогу, поскольку это мой долг, а долг меня никогда не страшил. И никому не позволю называть тебя «сумасшедшим». Особенно в этой стране, где этим словцом обожают перебрасываться, как мячиком.