Ты, наверное, клянешься себе, что больше никогда не будешь делать ничего такого. Думаешь, что уступил один-единственный раз Возможно, так оно и будет. Только я думаю совсем иначе. У тебя патология, издавна известная в нашем роду. Ею болел и мой отец твой дедушка. Я надеялась, что на нем она и закончится. Может, даже думала, что сама смогу искупить его вину. Новый мир, новая жизнь. И медсестрой стала только потому, что хотела спасать человеческие жизни.
Что она собой представляет? Эта болезнь.
Она посмотрела на меня, и сфокусированный на мне луч ее внимания показался теплым морем.
Из-за нее у тебя возникает желание истязать и убивать живых существ, сказала она, я видела такое в ту самую ночь, когда пошла за отцом к старым могилам под илизом. Когда поняла, что он там хранил
Мамочка поднесла ко рту ладонь и резко на нее дохнула.
А что такое илиз?
Звук был неприятный как имя демона.
Это слово означает церковь, сказала она.
Потом немного помолчала и опять мягко повторила, будто к языку у нее во рту вернулись какие-то воспоминания:
Илиз
Раньше я никогда не слышал, чтобы она говорила на каком-то другом языке, кроме английского. И в этот момент до меня дошло, что в ней есть и другая, зловещая ипостась, сотворенная из прошлого, как призрак и живой человек, накрепко связанные незримыми узами.
Тебе там нравилось? спросил я. Ты скучаешь по тем краям?
Она нетерпеливо покачала головой.
«Нравилось», «скучаешь» эти слова слишком туманны. Подобные уголки на земле просто существуют, а какие чувства ты к ним испытываешь, уже не важно. В этой стране все боятся смерти. Но ведь мы и есть смерть. Она средоточие всего сущего. В Локронане существовал старинный обычай. На алтаре в церкви был высечен Анку, и мы оставляли у могил молоко, чтобы он, многоликий, мог его пить. Кладбище располагалось в самом центре деревни. Именно туда мы приходили поговорить, пофлиртовать, поспорить. У нас не было ни игровых площадок, ни детских парков. Вместо этого мы играли в прятки среди надгробий. Жизнь проходила в окружении смерти, бок о бок с ней.
Но жизнь и смерть могут слишком сближаться друг с другом. Тогда между ними стирается грань. Поэтому когда по ночам из илиза доносились звуки, никто ничего не говорил, потому что это было в порядке вещей. А когда стали пропадать собаки, тоже сказали, что это в порядке вещей. Жизнь в смерти, а смерть в жизни. Но я не могла с этим смириться.
Она немного помолчала.
Как-то утром спавший вместе со скотиной парень по прозвищу Пемокх не подошел к двери за своей коркой хлеба и чашкой молока. Я пошла его искать. В конюшне его не оказалось. На соломе виднелась кровь. Я выглядывала его повсюду целый день. Кроме меня, всем было наплевать на то, что с ним случилось. Я осмотрела канавы, на тот случай, если его сбила проезжавшая мимо машина, зашла в курятник, если он вдруг уснул, согретый теплом птичьих тел, и не обошла вниманием много других укромных уголков. Но так его и не нашла. Днем меня в амбаре отыскал отец и тотчас оттаскал за уши.
Не лодырничай! Тебя ждет стирка и готовка.
Но мне надо отыскать нашего парня, Пемокха, ответила я, боюсь, как бы с ним чего не случилось.
Ступай на кухню, сказал отец, мне стыдно, что ты забываешь о своих обязанностях.
И посмотрел на меня. Я увидела, что у него за глазами горело по крохотной свече.
Когда он ночью вышел из дома, я через поле пошла за ним в деревню, потом на кладбище, к могилам под самой церковью. И там увидела его истинное лицо.
Что ты увидела там, у этой церкви? прошептал я. Что, Мамочка?
Я увидела их в клетках.
Эти слова она произнесла, не глядя на меня.
Питомцев отца. Я увидела, что осталось от Пемокха. В воскресенье я пошла в церковь и донесла на него. Встала перед всеми, кто там собрался, и рассказала обо всем, что он натворил. Предложила пойти и посмотреть самим, если они мне не верят. Но никто никуда не пошел и смотреть ничего не стал. И тогда я поняла, что они и так все знают.
Она немного помолчала.
Люди предпочитали закрывать глаза, время от времени жертвуя бродячей собакой или даже бесприютным ребенком. Так было всегда, потому что это в порядке вещей. Тех, кто из поколения в поколение живет рядом, поражает одна и та же особая форма безумия. Но когда я высказала правду вслух, им наконец пришлось перейти к действию.
Ночью меня разбудил огонь. Их было пятеро на лицах платки, в руках зажженные факелы. Они вытащили меня из постели и выволокли наружу. Отца привязали к кровати и подожгли дом. В ту ночь у Анку было его лицо.
Я упала на колени и поблагодарила их. Но потом мир поглотила чернота. Думаю, меня ударили по голове. А из дальнейшего помню только, как мы с грохотом ехали по дороге на отцовском фургончике. Из него еще не выветрился аромат его табака. Меня куда-то везли в ночи. Под утро мы приехали в какой-то городок. «Ты сумасшедшая, сказали мне, и пусть твои сказки теперь слушают булыжники и грязь, а у нас, честных людей, на них нет времени». И они бросили меня там, на улицах этого странного города. Без денег и друзей. Я даже не говорила на их языке, только на нашем старом наречии.