Бисмарк не питал никаких иллюзий по поводу результатов свидания в Бреслау, поскольку конкретных целей, по его мнению, оно не имело, но служило чисто внешним обрамлением наметившихся изменений во внешней политике обоих государств (были даже слухи о возможном приглашении в Бреслау австрийского императора Франца Иосифа[413]). В личном письме другу Савиньи Бисмарк кратко формулировал свою главную задачу в новых условиях: «Моя задача заключается в заботе об отношениях с Россией и могу отметить, что я имею все основания быть довольным результатами в этой области, не желая приписывать их себе лично»[414].
В этой связи пост в Петербурге теперь приобретал особое значение по сравнению со всеми другими прусскими дипломатическими представительствами за рубежом. Бисмарку предстояла большая работа. Из Бреслау он уехал к своей семье в Рейнфельд чтобы затем вместе отправиться в Петербург. Однако поездка сорвалась. Придворная жизнь Варшавы и Бреслау ухудшила и без того ослабленное здоровье Бисмарка и уже по дороге в Петербург он тяжело заболел. Врачи заключили, что это было воспаление легких на нервной почве, осложненное ревматической лихорадкой. Несколько месяцев с конца 1859 г. и по начало 1860 г. прикованный к постели Бисмарк вел борьбу за жизнь[415]. Процесс выздоровления был сложным и шел с переменным успехом. Иногда становилось даже хуже, чем в начале болезни.
С начала 1860 г. в Пруссии разворачивалась внутриполитическая борьба между консервативным правительством и либеральным парламентом по вопросу о реорганизации прусской армии и об увеличении военного бюджета, что стало причиной конституционного кризиса, продлившегося вплоть до прихода в 1862 г. Бисмарка к власти. Это противостояние происходило на фоне продолжения австро-прусского спора за лидерство в Германии и роста политического влияния Франции.
Прибывший в марте 1860 г. в Берлин выздоровевший Бисмарк столкнулся с обсуждением вопроса о смещении Шлейница с поста министра иностранных дел. Прусский министр-президент князь Карл Антон Гогенцоллерн-Зигмаринген и государственный министр без портфеля Рудольф фон Ауэрсвальд предложили принцу-регенту назначить на этот пост Отто фон Бисмарка.
Вильгельм устроил между Бисмарком и Шлейницем своего рода дуэль политических программ. При изложении своей концепции Бисмарк руководствовался тем, что антиавстрийские лозунги и «недовольство высокомерным поведением Австрии»[416] становились все громче. Он высказывался за укрепление позиций Пруссии и жесткую борьбу с Австрией вплоть до военных действий. Одну из первостепенных задач внешней политики Пруссии он видел в том, чтобы «сохранить желательную для проведения нашей политики связь с Россией», а сделать это было «легче, действуя против Австрии, нежели заодно с Австрией»[417]. «Благодаря Крымской войне и польским осложнениям, продолжал свою речь Бисмарк, мы приобрели там (в Петербурге В. Д.) такие преимущества, которые при умении ими воспользоваться дадут нам возможность столковаться с Австрией, не порывая с Россией»[418].
В своих мемуарах Бисмарк писал о том, что принц-регент еще до этой встречи принял решение о преждевременности замены Шлейница на посту министра иностранных дел. Тем не менее, Вильгельм, очевидно, чувствуя практическую бесперспективность программы Шлейница, все больше осознавал свою потребность в Бисмарке, его политических взглядах и методах[419]. Внешне это выразилось в простом оттягивании отъезда Бисмарка в Петербург. В течение нескольких месяцев принц-регент Вильгельм встречался с Бисмарком по тем или иным вопросам, раздумывая над его политической программой.
Можно предположить, что карьерный рост Бисмарка тормозился из-за того, что назначение консерватора на пост министра иностранных дел было бы оценено германской общественностью как возвращение к консервативным началам. Однако как раз в это время разрыв Бисмарка с представителями традиционного прусского консерватизма усилился. Это отчетливо проявилось в майской переписке Бисмарка с Л. фон Герлахом, в которой, как и после окончания Крымской войны, краеугольным камнем стала внешнеполитическая ориентация Пруссии. Герлах считал невозможным для Пруссии ориентироваться на наполеоновскую Францию и призывал к сохранению традиций Священного союза, хотя сами консерваторы с отчаянием констатировали, что «Россия, Австрия и Пруссия больше не старые, верные союзники, что Entente-cordiale-Alliance и дружба, которая последовала после Битвы при Севастополе, приветствие Австрии после Битвы при Альме способствовали краху старой Европы»[420].
Бисмарк, как и прежде, руководствовался соображениями государственных интересов и считал, что, если в данный момент Пруссии выгодно поддерживать тесные связи с Францией, то это следует делать, не обращая никакого внимания на то, кто ею руководит. «Со своим сюзереном, писал он, я стою, с ним и погибну, даже если бы он погиб, с моей точки зрения, безрассудно, но Франция остается для меня Францией, хоть бы ей правил Луи Нап<олеон> или Людовик Святой, а Австрия остается для меня заграницей»[421].