Меж тем в австрийской политике ничего не предвещало перемен. Даже отставка графа Буоля. Новый министр иностранных дел граф Иоганн Бернгард фон Рехберг-унд-Ротенлёвен, которого Бисмарк знал лично еще с Франкфурта, по мнению Петербурга, продолжал вести австрийскую политику проложенным еще Буолем курсом[387]. В середине мая Бисмарк писал о почти угрожающей позиции России по отношению к Австрии. Во время прощальной встречи с графом Карольи Александр II вел себя сдержанно и холодно. Он был раздражен поведением австрийской прессы и дипломатии, смягчивших резкий тон его писем Францу-Иосифу. В ходе беседы император уверил, что «российская армия пойдет на Вену, если Австрия не откажется от системы подстрекательства Германии»[388]. Российский самодержец опроверг австрийские слухи о том, что Вене не следует бояться угроз со стороны Петербурга, но еще раз уверил Карольи, что Россия будет выполнять функции мирового посредника, пока война не покинет границы Италии[389].
С конца мая Европа оказалась в ожидании нового поворота событий. Находившийся еще с 12 апреля в Берлине австрийский эрцгерцог Альбрехт никак не мог добиться от Берлина согласия оказать Вене активную помощь. Принц-регент Вильгельм I, а также министр-президент князь Карл Антон Гогенцоллерн-Зигмаринген в целом поддерживали вступление Пруссии в войну. Однако представители политического окружения принца-регента: министр иностранных дел Александр фон Шлейниц, министр образования и здравоохранения Август фон Бетман-Гольвег, посланник в Союзном сейме во Франкфурте Гвидо фон Узедом, посол в Париже Альберт фон Пурталес критически оценивали намерения Австрии сохранить верность традициям Германского союза в дальнейшем[390]. Австро-прусские переговоры затянулись. В австрийскую столицу был направлен чрезвычайный посол принца-регента Вильгельма генерал Карл Вильгельм фон Виллизен, который был уполномочен передать согласие принца-регента открыть театр военных действий на Рейне в случае агрессивного вступления Франции в Италию. В случае объявления Францией войны Пруссии Вильгельм требовал передачу Пруссии командования вооруженными силами Германского союза. После длительных переговоров Австрию удалось переубедить заключить соглашение на таких условиях. С этими новостями Виллизен вернулся 31 мая в Берлин[391].
Соглашения, привезенные Виллизеном из Вены, формально выводили Пруссию из наблюдательного положения. Несмотря на то, что 4 июня в сражении при Мадженте австрийцы потерпели поражение и были вынуждены оставить Милан, в который через 4 дня торжественно въехали император Наполеон III и король Виктор-Эммануил II, 14 июня принц-регент объявил о начале мобилизации прусской армии. И хотя она была частичной и проводилась нерешительными темпами, перспектива военных событий на Рейне становилась более угрожающей, чем в начале Итальянской войны. Бисмарк писал жене: «Все это вооружение необдуманно и стоит немалые деньги; возможно, мы, в конце концов, опомнимся, прежде чем из соображений любезности по отношению к малым князьям и Австрии ввергнем всю Европу в пожарище». Бисмарк оставался верен себе в прогнозах относительно будущего Пруссии, случись ей вступить в войну. «Мы не можем сознаться себе, продолжал он, ни в том, что Австрия будет уничтожена, ни в том, что она в случае блестящей победы укрепится в своей заносчивости и сделает из нас табуретку для своего могущества»[392].
14 июня, в день объявления о начале мобилизации в Пруссии, Бисмарку пришло из Берлина письмо, в котором Шлейниц ставил довольно непростую задачу: смягчить негодование Петербурга в связи с военными приготовлениями Пруссии. На следующий день, 15 июня, Бисмарк отправился в Царское Село на встречу с Горчаковым, после которой его сразу же принял Александр II. Император заявил о своей поддержке предпринятых Берлином мер, в случае если они направлены на поддержание безопасности Пруссии. Он выразил свое удовлетворение тем, что принц-регент мудро сочетал исполнение союзных обязательств с возможностью восстановления мира. Однако император просил Бисмарка еще раз предупредить Берлин, что начало войны с Францией на Рейне вызовет опасную для всей Европы волну национального движения, в связи с чем необходимо было совершенно исключить возможность франко-прусской войны. Александр II еще раз подчеркнул, что «все мое желание и стремление нацелены на мир»[393].
Эти же темы император поднял во время прогулки с Бисмарком после обеда, на котором присутствовали также А. М. Горчаков и А. И. Барятинский. Он подчеркнул свою основную мысль поддерживать и развивать самое тесное взаимодействие между Россией и Пруссией в деле сохранения мира на континенте.
Б. Э. Нольде отмечал, что эта депеша Бисмарка «окончательно укрепила мирную интерпретацию вооружений»[394] Пруссии и превратила ее «вооруженное посредничество» в посредничество мирное. За одну неделю военный накал в Пруссии спал, и официальный Берлин выступил перед Петербургом и Лондоном с предложениями о своем посредничестве в процессе мирного урегулирования военного конфликта. Как справедливо отметил Чепелкин, тактика Горчакова принесла свои плоды. Российскому министру удалось добиться того, что Берлин не приступил к «вооруженному посредничеству» Австрии без предварительной консультации с другими нейтральными державами[395]. Эти мысли Горчаков изложил в письме на имя российского посла Киселева 1 июля 1859 г. Министр обращал внимание дипломата на то, что «Пруссия <> продвинулась еще вперед по наклонной плоскости, на которую ее толкнула боязнь показаться недостаточно немецкой». Он подчеркивал, что «тенденция к сближению с Австрией находит только слабый отпор в сопротивлении барона Шлейница, и если эта тенденция сейчас временно приостановлена, то только потому, что принц-регент еще питает надежду сохранить дружбу с Россией. А эта надежда была бы разрушена, если бы мы встали в явно враждебную Германии позицию, и тогда не было бы сомнения в том, какой путь избрала бы Германия»[396].