В скором времени Бисмарк отправил Ройсу еще несколько предписаний, в которых просил успокоить Горчакова относительно того, что никаких планов о создании Дунайской конфедерации во главе с Австрией[1627] или сближении с Францией[1628] он не высказывал. Он также просил Ройса «возражать против любого слуха относительно сближения Пруссии с Францией и Австрией с полной решимостью, как будто они совершенно сотканы из воздуха»[1629]. Беседы Бисмарка с Убри были настолько искренними и доверительными, что, оценивая их содержание, Горчаков писал: «Чувства к нам, о которых господин Бисмарк просил Вас сообщить нам, не оставляют желать чего-то лучшего. Они полны сердечности и откровенности»[1630].
Вся эта история побудила Ройса обратить внимание Берлина на то, что после расхождения с Францией Россия остро переживала свою возможную изоляцию в восточном вопросе и поэтому ревностно следила за изменениями в берлинских настроениях. Любая новость о налаживании отношений Пруссии с другими державами воспринималась весьма резко". После ознакомления с этим донесением Ройса король Вильгельм I оставил интересное замечание. Имеется смысл привести его полностью: «В восточном вопросе прусская политика стоит во 2-й линии; таким образом, нельзя занять какого-либо обязывающего положения. Россия же должна помнить, что больной человек[1631] в 1853 1856 гг. нашел врачей, лечение которых привело к незабываемому для России кровопусканию, было бы неплохо напомнить ей об этом, чтобы предостеречь ее от поспешностей! В(ильгельм)»[1632].
Возникшее вследствие появления в российских газетах статей анитипрусской направленности неудовольствие германского общественного мнения теперь уже сглаживал император. Однажды, после очередного концерта в Зимнем дворце он вместе с Ройсом отправился на поезде до станции Лисино на охоту. Император пригласил Ройса в свое купе и имел с ним продолжительный разговор, что приятно удивило прусского посланника. В ходе этой беседы император просил Ройса передать в Берлин, что если в российской прессе и «существует недоверие или неприязнь к политике правительства Его Величества, он это чувство совершенно не разделяет. Его вера в дружественный образ мыслей Вашего Величества не может быть поколеблена, и он надеется на то, что сможет всегда рассчитывать на эту дружбу»[1633].
Высказывания о дружбе российский император подкреплял заверениями о реальной помощи Пруссии со стороны России. В другом своем донесении в Берлин, датированном также 5 февраля[1634], Ройс писал, что Александр II не воспринимал всерьез возможность военной интервенции Австрии в Боснию и Герцеговину, равно как и вооруженного нападения Франции на Германию, однако такую перспективу он, вместе с тем, и не исключал". В случае развития действий по такому сценарию император уверял Ройса, что «король (Вильгельм I В. Д.) может рассчитывать на меня в том, что я парализую Австрию. Диспозиция армии на австрийской границе была бы достаточна как в одном, так и во втором случае, чтобы достичь этой цели[1635]».
В свою очередь Ройс не преминул поблагодарить императора за его «родственный и дружественный образ мыслей».
Бисмарк подверг критике ответ Ройса на это высказывание императора. В своем предписании в Петербург 16 февраля[1636] он объяснял, что лучше было бы отвечать на изложение Александром II перспектив российско-прусского сотрудничества в Европе не искренним удивлением и благодарностью за его отношение к Пруссии, но словами, «что Его Величество король думает исключительно также как и император, и он так благодарен за эти слова, которые едва ли могли быть иными, как будто они выражали его собственные чувства и взгляды». Этот документ, обозначенный Бисмарком под грифом совершенно секретно, содержит также еще более ценную информацию. Бисмарк писал Ройсу, что в отношениях между великими державами всегда присутствуют свои преимущества и недостатки. Среди недостатков самым главным является чувство неблагонадежности по отношению к союзнику. По мнению Бисмарка, это чувство господствовало в отношениях Пруссии с Австрией, вследствие их многовекового противостояния, и Францией, где Наполеон III «не владеет полностью ситуацией, но демонстрирует свою зависимость от направлений партийных страстей». В отношениях с Россией было, по словам Бисмарка, совершенно иное. В данном случае все зависело от воли одного императора, образ мыслей которого мог сыграть решающую роль в отношении России к Германии. Оценка позиции Александра II северогерманским канцлером очень важна для лучшего понимания глубины российско-прусского взаимодействия в данном историческом промежутке времени; эту цитату следует привести полностью: «Во главе России мы видим Государя с искренним прямодушным характером и твердым словом, который заслужил полное доверие короля, нашего всемилостивейшего государя, и который гарантирует нам, что взаимное доверие <Вильгельма I> не станет использоваться <Александром II> с целью применить его же против нас в своекорыстных целях». Учитывая враждебность со стороны Австрии и Франции и воздержание английской политики от активных действий в Европе, Бисмарк полагал, что если Пруссия и «нуждается в присоединении <к державе>, единственно приемлемым является присоединение к России.