И если в военном плане появление Северогерманского союза стало возможным после Кёниггреца и успехов новаторства Мольтке, то самим фактом провозглашения нового государства немцы были обязаны дипломатии Бисмарка. Чуть позже, в 1867 г., на одном из заседаний Северогерманского рейхстага Бисмарк специально обратил внимание на то, что, если бы не нашлось никого, кто осенью 1862 г. пошел на открытое противостояние с прусским парламентом, едва ли Пруссии удалось бы иметь армию, увенчанную спустя четыре года победами[1392].
Время после победы под Кёниггрецем и подписанием прелиминарного мира с Австрией стало для Бисмарка непростым. «Эта борьба стоит мне нервов, моих жизненных сил!» делился он в разговоре с венгерским графом Артуром Зехер-Тоссом[1393].
Успех побед предоставил в распоряжение Бисмарка небывалую общественную поддержку. Проведенное 3 июля в день Сражения под Кёниггрецем голосование в прусский ландтаг позволило консерваторам оторвать у либеральной оппозиции 100 голосов[1394]и стать «самой большой фракцией» в парламенте[1395]. Оппозиционный правительству лагерь в парламенте, напротив, был расколот. Так, из Германской прогрессистской партии отделилась поддерживающая правительство фракция, которая впоследствии сформировала Национал-либеральную партию Германии[1396]. В эти дни Бисмарк был полон решимости прекратить конституционный кризис, отравлявший внутриполитическую жизнь Пруссии в течение вот уже 6 лет. Призывая на заседании ландтага 1 сентября депутатов к единству и конструктивному сотрудничеству на благо укрепления внутренних основ Прусского королевства, Бисмарк убеждал членов парламента в том, что лишь только таким путем возможно решение стоящих перед Пруссией задач во внешней политике[1397]. Все это сделало возможным принятие 3 сентября 1866 г. большинством парламента (230 голосов против 75)[1398] закона об индемнитете. Конституционный конфликт, продолжавшийся в Пруссии с 1860 г., был преодолен Бисмарком, что явилось наилучшим доказательством успеха проводимой им политики и свидетельством широкой общественной поддержки. Начало сентября выдалось для Пруссии счастливым также и потому, что на заседании 7 сентября прусский парламент принял проект королевского закона об объединении герцогств Гольштейн и Шлезвиг с Прусским королевством[1399]. Как справедливо отмечал в своей работе историк Л. Галл, «монархия, резко антилиберальное в своем большинстве командование армии, ненавидимое министерство конфликта Бисмарка и сверхконсервативный правящий слой государства выходили (из 1866 г. В. Д.) не только окрепшими, но теперь они имели за собой уже широкие слои населения и угрожали стать новым кристаллизующим звеном национальных объединительных ожиданий»[1400].
В течение следующих лет влияние событий 1866 г. в самой Германии только нарастало. Так, в одном из выступлений на заседании Северогерманского рейхстага депутат от Свободно-консервативной партии Франц Кюнцер призывал отказаться от ассоциации 1866 года с завоевательной войной, братской войной. Он небезосновательно обращал внимание депутатов на то, что «события 1866 г. не были бы возможными, если бы наибольшая часть Германии и любимого Отечества глубоко не прочувствовала стремление к объединению». Кюнцер считал, что в 1866 г. произошел «взрыв германского национального чувства, целью которого наконец-то было достижение в Европе соответствующих германской нации признания и положения». И, по мнению Кюнцера, следовало еще много сделать, чтобы укрепить Северогерманский союз. Он считал: «Мы не в праве ожидать от южных немцев, чтобы они вошли в здание, которое еще не достроено»[1401].
Конечно, осуществлению планов Пруссии в тот момент благоприятствовало развитие международных отношений. Провалившаяся военная экспедиция Франции в Мексику и вооруженное подавление мятежа во французском колониальном Алжире ухудшили финансовое положение Второй империи. Наполеон III не был готов вступить в активное военное противостояние в Европе в этот момент и пытался дипломатическими путями решить австро-прусский конфликт, хотя «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали: «Недоверие, с каким относится общественное мнение к предстоящим трудам парижского конгресса, почерпает свою силу из недавних примеров, показывающих несостоятельность дипломатических форм, употребляемых для решения спорных политических вопросов»[1402]. И хотя в отношениях Франции и Пруссии присутствовал извечный вопрос о рейнских землях, противоречия французов и австрийцев в этот момент были более существенными. Они присутствовали как в восточном вопросе, так в и вопросе о влиянии в Южной Германии, а также в решении итальянской проблемы.
Конечно, осуществлению планов Пруссии в тот момент благоприятствовало развитие международных отношений. Провалившаяся военная экспедиция Франции в Мексику и вооруженное подавление мятежа во французском колониальном Алжире ухудшили финансовое положение Второй империи. Наполеон III не был готов вступить в активное военное противостояние в Европе в этот момент и пытался дипломатическими путями решить австро-прусский конфликт, хотя «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали: «Недоверие, с каким относится общественное мнение к предстоящим трудам парижского конгресса, почерпает свою силу из недавних примеров, показывающих несостоятельность дипломатических форм, употребляемых для решения спорных политических вопросов»[1402]. И хотя в отношениях Франции и Пруссии присутствовал извечный вопрос о рейнских землях, противоречия французов и австрийцев в этот момент были более существенными. Они присутствовали как в восточном вопросе, так в и вопросе о влиянии в Южной Германии, а также в решении итальянской проблемы.