интересам». В письме содержались уверения, что король будет бороться с революцией также жестко, как и прежде. В конце письма Бисмарк настаивал на включении важного предложения: «Ни одна из моих политических комбинаций не нарушит российских интересов. Напротив, я сочту себя счастливым, если мне удастся найти в будущем случае доказать Вам, что я постоянно почитаю их за интересы старейшего и вернейшего союзника Пруссии»[1373].
Этой фразой Берлин пытался выяснить, насколько серьезным было предложение Горчакова о российско-прусском союзе, которое Мантейффель передал в телеграмме 17 августа в Берлин. В сопровождающем письмо короля предписании Мантейффелю Бисмарк просил его узнать: «Говорил ли еще Горчаков о союзе (Bündnisse)? Мы бы не отказались от практического соглашения (Verständigung) для дальнейших событий, о чем в конце письма сделана приписка, лишь только у России было бы «желание», на что она ранее не соглашалась»[1374].
В еще одной телеграмме 21 августа[1375] Бисмарк раскрывал Мантейффелю конкретные цели возможного прусско-российского соглашения. Он писал: «Осторожно прозондируйте, можем ли мы, в случае если вступим в войну с Францией, рассчитывать, по меньшей мере, на то, что Австрию, слабую, как сейчас, Россия поставила бы под такую постоянную угрозу, что нам оттуда ничего не пришлось бы бояться». Этим он хотел лишний раз перестраховаться, поскольку сам еще не был уверен в том, что Австрия в предстоящей войне будет воевать на стороне Франции. Со своей стороны Бисмарк был готов обещать России за эту, по его словам, «легкую» услугу пойти на дипломатические обязательства, суть которых он не разъяснял.
Значение России для Бисмарка, выкладывавшего уже в это время дорогу для достижения следующей цели прусской политики, становится ясным после его фразы: «Наша крепость против Франции зависит от того, что мы можем ожидать в этом случае от России».
Через несколько дней Мантейффель сообщал Бисмарку о результатах своего «зондирования». Они заключались в том, что «князь Горчаков не пошел ни на что позитивное, но Ваша светлость может твердо выступить против Франции»[1376].
Очевидно, ожидая дальнейших предложений Берлина, в Петербурге создавшуюся ситуацию оценивали довольно спокойно: «Принципиальные убеждения обоих государей расходятся; но оба намерены поддерживать тесное взаимопонимание»[1377], сообщал Горчаков Будбергу.
Прусский генерал передавал, что новое письмо Александра II, которое он должен был передать Вильгельму I уже по своему возвращению в Берлин, хотя и было «продолжением доктринерского обмена мыслей», но ярче всего выражало «новые заверения в сохранении дружественных отношений между Пруссией и Россией». И действительно, в письме своему дяде Александр II с воодушевлением писал, «что моим самым сильным пожеланием будет видеть, как Пруссия и Россия останутся в будущем теми, кем они были в прошлом: старыми и верными союзниками»[1378].
Через несколько дней Мантейффель сообщал Бисмарку о результатах своего «зондирования». Они заключались в том, что «князь Горчаков не пошел ни на что позитивное, но Ваша светлость может твердо выступить против Франции»[1376].
Очевидно, ожидая дальнейших предложений Берлина, в Петербурге создавшуюся ситуацию оценивали довольно спокойно: «Принципиальные убеждения обоих государей расходятся; но оба намерены поддерживать тесное взаимопонимание»[1377], сообщал Горчаков Будбергу.
Прусский генерал передавал, что новое письмо Александра II, которое он должен был передать Вильгельму I уже по своему возвращению в Берлин, хотя и было «продолжением доктринерского обмена мыслей», но ярче всего выражало «новые заверения в сохранении дружественных отношений между Пруссией и Россией». И действительно, в письме своему дяде Александр II с воодушевлением писал, «что моим самым сильным пожеланием будет видеть, как Пруссия и Россия останутся в будущем теми, кем они были в прошлом: старыми и верными союзниками»[1378].
Эта новость усилила восприятие прусскими политическими кругами самого ожидаемого события всей Австро-прусской войны: подписание 23 августа Пражского мирного договора[1379].
Он был заключен между коалицией северогерманских государств под предводительством Королевства Пруссия, с одной стороны, и империей Габсбургов, с другой стороны. Вместе с двусторонними договорами между Пруссией и государствами Южной и Средней Германии Пражский договор завершал Австро-прусскую войну и подтверждал достигнутые уже в прелиминарном мирном договоре в Никольсбурге новую организацию мира германских государств[1380].
Австрийское правительство признало окончательную ликвидацию Германского союза и отказ от своего участия в формировании новых отношений внутри Германии. Она соглашалась с удовлетворением амбициозных планов государства Гогенцоллернов в отношении аннексий северогерманских территорий. Монархи Ганновера, Кургессена и Нассау провозглашались низложенными, а территории этих государств признавались включенными в состав Прусского королевства. Кроме того, Австрия отказывалась от своих прав на управление герцогством Гольштейн и признавала включение Шлезвига, Гольштейна и Лауэнбурга в состав Пруссии. Такая же участь ожидала и ранее вольный город Франкфурт-на-Майне, который должен был войти в состав прусской провинции Гессен-НассауLIV. «Император с сожалением наблюдал, как старые династии исчезают с карты Европы, и <> это сожаление откровенно выражал королю Пруссии»[1381] такими официальными объяснениями ограничились в Петербурге на фоне пассивного поведения Великобритании и Франции.