Мемуары Бисмарка ярко описывают накал страстей и схватку интересов, происходившие в это время в прусской Главной квартире. 23 июля под председательством короля состоялся военный совет, который вследствие физического недомогания и нервного истощения Бисмарка был проведен в его комнате. В ходе эмоциональных дискуссий король стал на сторону военного большинства, требовавшего победоносное вступление в Вену и широких территориальных уступок со стороны Австрии. Оставшись со своей позицией в одиночестве и не будучи в силах совладать с очевидным ему заблуждением военных, Бисмарк даже эмоционально покинул совещание.
На следующий день он составил на имя короля памятную записку, в которой доказывал исключительную правоту своей точки зрения. В конце он обращался к королю с просьбой об отставке с поста министра-президента в случае продолжения войны. При изложении своих взглядов Бисмарк специально сделал акцент на занимаемую Петербургом позицию. Он подчеркивал, что российский император и Горчаков с пристальным вниманием ожидают, какими будут выдвигаемые Пруссией условия мирного договора. Бисмарк не сомневался в том, что «родственные отношения российского императорского дома с германскими династиями порождают тревогу, что симпатии к ним будут иметь решающее значение в дальнейших переговорах»[1298].
Эту информацию Бисмарк получил из Петербурга. Еще в начале июля Горчаков высказывал Редерну свои переживания: «Я надеюсь, что вы будете великодушны; в действительности же мы не сможем допустить, чтобы Пруссия вырвала себе всю Германию»[1299]. Для России, безусловно, было неприемлемо ущемление прав законных германских правителей, родственных Российскому императорскому дому.
Бисмарк отчасти лукавил. Он прекрасно понимал, что Россия не сможет стать во враждебную позицию по отношению к Пруссии в условиях, когда Наполеон III старался использовать войну в личных интересах[1300]. Перспектива заключения франко-прусского[1301] или франко-австрийского[1302] договора имела для международного положения России одинаково угрожающий характер. Горчаков всячески противился этому. В своем предписании Убри он обращал внимание на важность Пруссии для России: «На современной карте Европы нет государства, согласие с которым было бы более рационально для нас»[1303]. Свободнее в оценках было российское общественное мнение, в котором Пруссия, как «единственное германское государство, проявившее свою национальную силу и свою политическую состоятельность», противопоставлялась «мелкому, пошленькому и хвастливому патриотизму, который проявился между французами»,[1304] а также «высокомерному главе возвеличенного европейской историей дома Габсбургов, <которому> не раз еще придется раскаяться в своей политике относительно России во время Восточной войны и дипломатического вмешательства 1863 г.»[1305].
Эту хрупкую, но очень важную для Берлина петербургскую политику «справедливого баланса в положении вещей, которую мы демонстрируем Франции и Пруссии, чтобы для одной стороны и для другой стороны наши советы и мнения сохраняли дружественный оттенок»,[1306] еще можно было удержать скорейшим заключением мира без излишних требований с прусской стороны. В этом Бисмарку помог его политический противник: прусский кронпринц Фридрих Карл. Выступая с самого начала против войны с Австрией, он согласился оказать Бисмарку помощь в ее окончании. После трудного разговора с сыном Вильгельм I был «вынужден <> после столь блестящих побед, одержанных армией, вкусить горьких плодов и принять столь постыдный мир»[1307].
Эту хрупкую, но очень важную для Берлина петербургскую политику «справедливого баланса в положении вещей, которую мы демонстрируем Франции и Пруссии, чтобы для одной стороны и для другой стороны наши советы и мнения сохраняли дружественный оттенок»,[1306] еще можно было удержать скорейшим заключением мира без излишних требований с прусской стороны. В этом Бисмарку помог его политический противник: прусский кронпринц Фридрих Карл. Выступая с самого начала против войны с Австрией, он согласился оказать Бисмарку помощь в ее окончании. После трудного разговора с сыном Вильгельм I был «вынужден <> после столь блестящих побед, одержанных армией, вкусить горьких плодов и принять столь постыдный мир»[1307].
22 июля между начальником прусского Генерального штаба генералом Х. фон Мольтке и бывшим австрийским военным министром генералом А. фон Дегенфельд-Шонбург было подписано соглашение о временном прекращении огня[1308]. Это соответствовало требованиям времени и настроениям в кабинетах европейских великих держав, что доказывают слова Горчакова из письма Будбергу: «Главный интерес Европы заключается в том, чтобы как можно скорее прийти к миру, предотвратив более общую конфронтацию»[1309].
По прошествии 4 дней в Никольсбурге, прусской Главной квартире, Бисмарк и австрийский посол в Берлине Карольи подписали прелиминарный мирный договор, который должен был стать основой для подготовки окончательного мирного договора[1310]. Корреспондент «Allgemeine Zeitung» в Петербурге отмечал, что в российской корреспонденции «о поражении Австрии нет и ни слова, напротив, высоко оцениваются прусские успехи»[1311].