Врать мне не нравится. Я хотел рассказать маме о миссис Доддз и трех старушках с нитками, но подумал, что выставлю себя дураком.
Она поджала губы: видела, что я что-то скрываю, но не стала допытываться.
У меня для тебя сюрприз, сообщила она. Мы едем на пляж.
У меня округлились глаза:
В Монток?
На три ночи в наш домик.
Когда?
Она улыбнулась:
Только переоденусь.
Я не верил своему счастью. Мы с мамой уже два года не ездили летом в Монток, потому что Гейб считает, что у нас нет на это денег.
На пороге появился Гейб и зарычал:
Бобовый соус, Салли! Ты меня слышала?
Мне хотелось ему врезать, но я встретился взглядом с мамой и понял, что она предлагает мне уговор: немного потерпеть Гейба. Пока она будет собираться. А потом мы уедем.
Как раз собиралась, милый, ответила она Гейбу. Мы тут обсуждали поездку.
Как раз собиралась, милый, ответила она Гейбу. Мы тут обсуждали поездку.
Гейб прищурился:
Поездку? Ты что, серьезно говорила?
Так и знал, пробормотал я. Он нас не пустит.
Ну конечно пустит, спокойно сказала мама. Твой отчим просто беспокоится о деньгах. Вот и все. К тому же, добавила она, Габриэль получит кое-что получше бобового соуса. Я приготовлю ему столько семислойного соуса, что хватит на все выходные. Гуакамоле. Сметана. И всё остальное.
Гейб немного смягчился:
А деньги на поездку ты же возьмешь из тех, что отложены тебе на одежду?
Да, милый, кивнула мама.
И вы не будете абы где кататься на моей тачке: только туда и обратно.
Мы будем очень аккуратны.
Гейб почесал двойной подбородок:
Может, если ты поторопишься с семислойным соусом И если парень извинится за то, что помешал нам играть.
Или, может, если я пну тебя куда следует, подумал я. Чтобы ты неделю пел сопрано.
Но мама взглядом попросила не злить его.
Мне хотелось крикнуть: зачем она вообще терпит этого мужика?! С чего ее волнует его мнение?
Извини, пробормотал я. Мне очень жаль, что я помешал вашей важной игре в покер. Возвращайся же к ней скорее.
Гейб прищурился. Похоже, его крохотный мозг пытался уловить сарказм в моих словах.
Черт с вами, решил он. И отправился играть в карты.
Спасибо, Перси, сказала мама. Когда будем в Монтоке, еще поговорим о о том, что ты забыл мне рассказать, ладно?
На миг мне показалось, что в ее глазах мелькнула тревога тот же страх, который мучил Гроувера в автобусе, словно мама тоже почувствовала тот странный холодок.
Но она снова улыбнулась, и я понял, что ошибся. Она взъерошила мне волосы и пошла делать семислойный соус для Гейба.
Через час мы были готовы.
Гейб отвлекся от игры только затем, чтобы проследить, как я тащу мамины сумки к машине. Он всё жаловался и стонал, как он будет страдать, оставшись без маминой готовки и главное, без его «Camaro» 1978 года на целые выходные.
Чтобы ни царапины не было на машине, умник, предупредил он меня, когда я закидывал последнюю сумку. Даже малюсенькой.
Как будто это я собирался сесть за руль. Двенадцатилетка. Но Гейбу было плевать. Даже если чайка нагадит ему на капот, виноват буду я.
Глядя, как он враскоряку шагает обратно к дому, я так разозлился, что неожиданно для себя кое-что сделал. Когда Гейб был на пороге, я повторил жест Гроувера, который видел в автобусе, что-то вроде оберега от зла: скрючив пальцы, я поднес руку к сердцу и резко вытянул ее в направлении Гейба. Дверь захлопнулась, с такой силой ударив его по заднице, что он взлетел по лестнице, будто снаряд, выпущенный из пушки. Может, это был просто ветер или что-то странное случилось с петлями я не стал выяснять.
Я забрался в «Camaro» и велел маме жать на газ.
Домик, который мы снимаем, находится на южном берегу, у оконечности Лонг-Айленда. Это домишко пастельного цвета с выцветшими занавесками, наполовину утонувший в дюнах. Простыни в песке, в шкафах шныряют пауки, а море почти всегда слишком холодное для купания.
Я обожаю это место.
Мы приезжаем сюда с самого моего детства. А мама приезжала и до этого. Она никогда прямо не говорила, но я знал, почему этот пляж для нее так важен. Здесь она познакомилась с моим папой.
Чем ближе мы были к Монтоку, тем моложе она казалась: следы многолетних забот и труда исчезали с ее лица. А глаза становились цвета моря.
Мы прибыли на закате, открыли в домике все окна и, как обычно, прибрались. Мы гуляли по пляжу, кормили чаек синими кукурузными чипсами и жевали синие желейные конфеты, синие соленые ириски и другие сладости, которые мама принесла с работы.
Думаю, нужно объяснить, почему всё это было синим.
В общем, как-то раз Гейб сказал маме, что синей еды не бывает. Они слегка повздорили обычное дело. Но с тех пор мама старалась готовить только синюю еду. Она пекла синие торты на дни рождения. Готовила черничные смузи. Покупала чипсы из синей кукурузы и приносила с работы синие конфеты. Это а еще то, что она оставила девичью фамилию Джексон и не захотела называться миссис Ульяно, доказывало, что Гейбу не удалось совсем запудрить ей мозги. Была в ней, как и во мне, бунтарская жилка.
Когда стемнело, мы развели огонь и стали жарить сосиски и маршмеллоу. Мама рассказывала о своем детстве, каким оно было задолго до гибели ее родителей. Она говорила о книгах, которые хотела написать когда-нибудь, когда накопит достаточно денег, чтобы уволиться из конфетного магазина.