Наконец я собрался с духом и спросил о том, что всегда занимало мои мысли, когда мы приезжали в Монток, об отце. Взгляд мамы затуманился. Я думал, она расскажет то, что я уже много раз слышал, но каждый раз рад послушать снова.
Он был добрым, Перси, сказала она. Высоким, красивым и сильным. А еще нежным. Знаешь, у тебя ведь его черные волосы и зеленые глаза. Мама достала из пакета синюю мармеладку. Я бы хотела, чтобы он увидел тебя, Перси. Он бы тобой гордился.
Это не укладывалось у меня в голове. Что было во мне такого замечательного? Дислексик, гиперактивный ребенок, троечник, которого выгнали из школы шестой раз за шесть лет.
Сколько мне было? спросил я. Ну когда он ушел?
Она смотрела на огонь.
Он провел со мной всего одно лето, Перси. Здесь, на этом самом пляже. В этом домике.
Но он же видел меня маленьким.
Нет, милый. Он знал, что я жду ребенка, но никогда тебя не видел. Ему пришлось уехать до того, как ты родился.
Я старался увязать это со своими воспоминаниями об отце. Теплый свет. Улыбка.
Я был в полной уверенности, что он видел меня, когда я был младенцем. Мама никогда не говорила об этом, но я знал, что это было. А теперь вот узнаю, что он никогда меня не видел
Я разозлился на отца. Может, это глупо, но я был обижен на него за то, что он отправился в океанское плавание, и за то, что у него не хватило смелости жениться на маме. Он бросил нас, и теперь мы увязли с Вонючкой Гейбом.
Ты снова отправишь меня из дома? спросил я. В другую школу-интернат?
Она вытащила маршмеллоу из огня.
Не знаю, милый, серьезно сказала она. Наверное наверное, нам придется что-то предпринять.
Потому что я тебе мешаю? Я пожалел об этих словах, как только они вырвались.
Мамины глаза наполнились слезами. Она взяла мою руку и крепко сжала ее:
О, Перси, нет. Я я должна, милый. Это для твоего же блага. Я должна тебя отправить.
Ее слова напомнили мне о том, что говорил мистер Браннер: что мне будет лучше уйти из Йэнси.
Потому что я ненормальный, заключил я.
Ты говоришь так, будто это что-то плохое, Перси. Но ты не понимаешь, насколько ты важен. Я думала, Академия Йэнси достаточно далеко. Думала, тебе наконец-то не будет ничего угрожать.
Что мне может угрожать?
Она посмотрела мне в глаза, и на меня нахлынул поток воспоминаний: всё то странное и страшное, что когда-либо случалось со мной и что я пытался забыть.
Когда я был в третьем классе, какой-то мужчина в черном плаще следил за мной на детской площадке. Учителя пригрозили, что вызовут полицию, и он, ворча, ушел, но мне никто не поверил, когда я сказал, что под широкими полями шляпы у него был только один глаз прямо посреди лба.
До этого вот уж и впрямь далекое воспоминание, когда я ходил в детский сад, воспитательница случайно уложила меня спать в кроватку, куда заползла змея. Мама завопила, когда пришла за мной и увидела, что я играю с обмякшей чешуйчатой веревкой: не знаю как, но я задушил ее своими пухлыми детскими ручонками.
В каждой школе со мной случалось что-нибудь жуткое, страшное, после чего мне приходилось оттуда уходить.
Я знал, что должен рассказать маме о старушках у фруктового ларька и о миссис Доддз в музее, о том, как мне померещилось, что я раскрошил училку математики мечом. Но я не мог себя заставить. Мне почему-то казалось, что это положит конец нашей поездке, а этого я не хотел.
Я пыталась держать тебя как можно ближе к себе, продолжала мама. Но они сказали, что так только хуже. И остается лишь один вариант, Перси, место, куда хотел тебя отправить твой отец. А я я просто этого не вынесу.
Отец хотел, чтобы я ходил в спецшколу?
Не в школу, тихо поправила меня мама. В летний лагерь.
У меня голова шла кругом. С чего папе, которого даже не было рядом, когда я родился, разговаривать с мамой о летнем лагере? И если это было так важно, почему мама никогда раньше не заводила о нем речь?
Прости, Перси, сказала мама, заметив мой взгляд. Но я не могу об этом говорить. Я я не могу отправить тебя туда. Ведь тогда, может быть, мне придется навсегда с тобой попрощаться.
Навсегда? Но если это просто летний лагерь
Она повернулась к костру, и по ее лицу я понял, что, если буду спрашивать дальше, она расплачется.
В ту ночь мне приснился яркий сон.
Ревела буря, и два прекрасных создания белый конь и золотой орел сражались насмерть на берегу, у самой кромки воды. Орел спикировал вниз и полоснул коня по морде огромными когтями. Конь встал на дыбы и лягнул орла по крылу. Они бились, а земля грохотала, и откуда-то из ее глубин раздавался чудовищный хохот, и чей-то голос подстрекал сражающихся.
В ту ночь мне приснился яркий сон.
Ревела буря, и два прекрасных создания белый конь и золотой орел сражались насмерть на берегу, у самой кромки воды. Орел спикировал вниз и полоснул коня по морде огромными когтями. Конь встал на дыбы и лягнул орла по крылу. Они бились, а земля грохотала, и откуда-то из ее глубин раздавался чудовищный хохот, и чей-то голос подстрекал сражающихся.
Я бросился к ним, зная, что должен помешать им убить друг друга, но бежал как в замедленной съемке и понимал, что не успею. Я видел, как орел ринулся вниз, нацелив клюв в распахнутые глаза коня, и крикнул: «Нет!»