Проводник и не думал улыбаться. Он взглянул на часы.
Мы задерживаем поезд, мадам.
Сесилия уже хотела спросить, что это он вдруг называет тринадцатилетнюю девочку «мадам», как тут увидела: по лестнице несется бабушка, а за ней сиреневым капюшоном летит ее кожаная сумка.
Вот она, выдохнула Сесилия и от облегчения едва не заплакала.
Оказавшись на платформе, Астрид замахала обеими руками, добежала-таки до Сесилии, схватила ее за предплечья и поцеловала в лоб. Они теперь были почти одного роста, чаша весов склонялась в сторону молодости.
Можете ее освободить, сэр, разрешила Астрид. Задание выполнено.
Проводник развернулся на каблуках, кивнул, и через секунду поезд, тяжело пыхтя, отчалил от станции.
Привет, Буля, сказала Сесилия.
Привет, радость моя! воскликнула Астрид. Сегодня у меня на глазах кое-кто попал под автобус.
Глаза у Сесилии расширились.
В смысле, человек?
Да. Моя ровесница. Я знала ее всю свою жизнь. Поэтому я слегка не в себе. На всякий случай, машину водить умеешь?
Астрид подтолкнула очки от солнца на макушку. В ее глазах и правда была легкая поволока, и на мгновение Сесилии захотелось перейти на другую сторону платформы и отправиться в обратную сторону.
Мне тринадцать лет.
Я знаю, сколько тебе лет. Твоего отца я научила водить, когда ему исполнилось одиннадцать. Астрид показала в направлении набережной. Вон там, на следующей улице, ближе к реке, мы осваивали параллельную парковку. Она изобразила, как машина перелетает через парапет и плюхается в воду. Раз! И поплыли!
Ники был младшим и всему обучался раньше других. По семейному преданию, если старший, Элиотт, что-то делал в шесть лет, Ники делал это в три года, а Портер была где-то посредине. А посредине означало, что о деяниях Портер оставались самые туманные воспоминания, что-то делала, где-то была и все. Иногда Сесилии казалось, именно так ее воспринимают родители, хотя, конечно, она единственный ребенок, и им не надо уделять внимание кому-то еще, разве что себе самим.
Сесилия поежилась.
Машины у меня нет. Откуда ей взяться?
Было тепло, солнце палило нещадно. В Бруклине все же такой жары нет. Сесилия хотела снять свитер, но у нее и так два чемодана плюс рюкзак зачем тащить еще что-то?
А кого сбили? Она умерла?
Барбару Бейкер, в голове не укладывается да, она умерла. Я сидела совсем близко, и она умерла мгновенно, бог свидетель, так умереть пожелал бы любой из нас. Все нормально, я поведу машину. Но давай запишем это себе в план. Каждая женщина должна уметь водить. Мало ли когда может понадобиться. Идем, я возьму один, ты другой. Астрид взялась за ручку чемодана поменьше и потащила его за собой, со ступеньки на ступеньку. Сесилия подхватила другой чемодан и последовала за бабушкой.
До Большого дома ехать всего пять минут, однако развязка была закрыта, и на дорогу ушло все восемь. Руки Астрид на руле показывали без десяти два когда она не переключала передачу. Сесилия держала рюкзак на коленях, крепко прижав к себе эдакий пухленький ребеночек, мешочек с мукой. Астрид включила радио, как всегда местный канал NPR; бойко тараторил новости Уэсли Дрюс, Сесилия представляла его в виде облака с глазами, у которого на контроле весь город, когда надо, оно опускается пониже, когда надо отползает подальше.
Скоро отец возвращается в Нью-Мексико? спросила Астрид, не скрывая недовольства.
Точно не знаю. Может, через пару дней.
Ему там явно нравится. Хотя какая радость от юрт и скорпионов ума не приложу. Но Ники есть Ники. Представляешь, ему никогда не нравилось ореховое масло, потому что оно нравилось всем остальным. Говорил, у него аллергия. Как твоя прекрасная мама?
Последнее было сказано безо всякого сарказма или злобы. Джульетта стала моделью еще в отроческие годы, когда ее остановили вместе с мамой прямо на тротуаре возле студии, где она занималась танцами, в Клиньянкуре, под Парижем. Так с ней всю жизнь: что-то случается, возникает идея, открывается дверь. И Джульетта входит в эту дверь, а куда она ведет уже другой вопрос. Сесилия больше походила на отца, чуть изогнутый нос, светло-коричневые волосы даже могла сойти за блондинку, если настоящих блондинок поблизости не наблюдалось.
Все как обычно. Ест редиску с маслом, в таком духе. Широкие улицы Клэпхэма украшала пестрая листва, по крайней мере, в разгар лета. Здесь Сесилия когда-то научилась ездить на велосипеде, плавать, ловить мяч в настоящую бейсбольную рукавицу, всему, с чем были сложности в Нью-Йорке, во всяком случае, при таких родителях, как у нее. Ей пришлось ходить на танцы вместе с мамой, впрочем, было как-то неловко, обеих это смущало, и Сесилии разрешили с танцами завязать. Вообще-то мне кажется, что она грустит.
Никто не отсылает детей по доброй воле, заметила Астрид. Хотя есть, наверное, и такие. Кто-то выпихивает детей в интернат при первом удобном случае. Но твоей маме можно и погрустить. Потому что все будет хорошо.
Ну и ладно. Сесилия не знала, что именно ее родители рассказали бабушке о происшествии в Бруклине.
В старших классах мы думали послать Эллиота в интернат, в Нью-Гемпшир, чтобы пообтерся там со спецами высшей марки. Однако Расселл, твой дедушка, сказал только через мой труп! Сюда, в Клэпхэм, переезжают, потому что тут хорошие школы, заявил он. А мы будем нашего сына куда-то отсылать? Какой смысл заводить детей, если ты избавляешься от них при первой возможности, когда им еще толком нечего сказать? Сесилия смотрела на бабушку в профиль. Астрид любила поболтать; впрочем, обычно эта болтовня не затрагивала что-то личное. На всякий случай Сесилия проверила, хорошо ли она пристегнута. Твой отец был парнишка толковый, это точно. Учителя в разговорах с нами как его только не нахваливали, так и сыпали комплиментами, будто достойнее ученика в жизни не видели. Астрид подалась вперед, чуть хлопнула Сесилию по рюкзаку. А потом я овдовела как будто ведешь себе непринужденную беседу, и вдруг кто-то срывает с тебя пластырь. Когда ты вдова, тут не повыбираешь. Мы прожили вместе двадцать пять лет. Хороший забег, но не самая длинная дистанция. Взять хотя бы Барбару и Боба. Астрид притормозила на красный свет у одного светофора из двух на весь город, наклонилась к рулю, положила на него голову. Я должна ему позвонить. Зажегся зеленый свет, но Астрид не шевельнулась и смену сигнала не заметила.