Выбора у меня не было, пришлось возвращаться в город с Вольфом и Вальтером. Я залез на заднее сиденье машины и сделал вид, что уснул. А сам прекрасно видел, как Вальтер закинул руку Вольфу на плечи. Тот вскинул голову и покосился на меня в зеркало заднего вида. Машину он вел, удерживая руль только одной ладонью. Я все никак не мог отвести взгляд от предательской руки Вальтера.
Губы его приблизились к розовому уху Вольфа. И он произнес по-немецки не шепотом, просто приглушенно:
У него нет никаких политических убеждений. Он даже на выборы не ходит.
Вольф то ли фыркнул, то ли рассмеялся. И ответил, тоже вполголоса:
Губы его приблизились к розовому уху Вольфа. И он произнес по-немецки не шепотом, просто приглушенно:
У него нет никаких политических убеждений. Он даже на выборы не ходит.
Вольф то ли фыркнул, то ли рассмеялся. И ответил, тоже вполголоса:
Твой уснувший на заднем сиденье ангел весьма беспечен. Пишет тебе очень неосторожные письма.
Это так, ответил Вальтер. Он не бережет собственную жизнь и так же относится к жизням других.
Вальтер не мог оторвать от меня взгляд. Но доверял я ему потому, что и рук он от меня не мог оторвать тоже.
12
Интуиция подсказывала мне, что у Дженнифер что-то не так и что мне нужно бы с ней связаться. Я трижды пытался позвонить ей в Британию. Первые пару раз звонил в квартиру на Гамильтон-террас в шесть вечера по британскому времени. К телефону подходила Клаудия. В первый раз, услышав в трубке мой голос, она сразу же дала отбой. Во второй раз спросила, чего я хочу.
Дженнифер.
Что ж, а она тебя не хочет.
После этого в трубке раздались короткие гудки.
Ладно, может, Дженнифер меня и не хотела, но вот кто точно хотел, так это сама Клаудия. Сейчас она просто проявляла лояльность к подруге, которой вообще-то никогда особо не нравилась. Дженнифер возмущало то, как открыто она демонстрировала мне свое желание. Лично я мог бы спокойно обойтись и без него, но когда кто-то откровенно тебя вожделеет, жизнь становится куда интереснее.
В третий раз я позвонил Дженнифер, когда в ГДР только-только забрезжил рассвет. Трубку долго не снимали. Наверное, Дженнифер и ее соседки еще спали. Сауна выключена. На стуле дремлет кошка. На кухне отмокают в миске водоросли. На плите остывает с вечера кастрюля вегетарианского карри. Бутылки из-под вина. Обертки от шоколада А на тарелке вчерашние лепешки из овсянки и меда или густого золотистого сиропа, которые часто печет Клаудия. Иногда она добавляет в тесто изюм, а вот грецкие орехи никогда не кладет, потому что знает, что я их не люблю. Неожиданно трубку сняла Сэнви. Кажется, она рада была меня слышать, хотя и выпалила сразу же, что Дженнифер нет дома.
А где она?
Не знаю. Она мне не докладывается.
Сэнви, у вас ведь семь утра, верно?
Верно.
И кто же тогда с тобой в квартире?
Сол, тебя там что, Штази покусали?
В трубке слышно было, как в квартире на Гамильтон-террас скрипнула дверь. Эта дверь, ведущая из кухни в комнату Дженнифер, была мне отлично знакома. Задвижка на ней была сломана, и она вечно распахивалась в самый неподходящий момент. Я был совершенно уверен, что Дженнифер только что проснулась, вышла в кухню и стоит сейчас рядом с Сэнви, а потому быстро сменил тему.
Как там бесконечность?
Отлично, спасибо.
Все еще работаешь над диссертацией о Георге Канторе?
Ага. Представляешь, у него была мания преследования.
Кто-то начал наполнять водой чайник. Сэнви зевнула и зашелестела бумагой.
Вот послушай, Сол. Французский математик Анри Пуанкаре называл работы Кантора «тяжелым недугом, отвратительной болезнью, от которой математика когда-нибудь излечится».
Кажется, она зачитала мне отрывок из своей диссертации.
А умер Кантор в психиатрической клинике, в Германии.
А где именно в Германии, Сэнви?
В Галле. Это между Берлином и Гёттингеном. Еще в Галле родился Гендель. И поэт Гейне. Ты там где-то поблизости?
Нет.
В десятом веке в Галле добывали соль. А Кантор незадолго до смерти работал над проблемой континуума.
Сэнви, как там Дженнифер?
О, прекрасно.
В трубке что-то щелкнуло. Сначала громко, потом тише еще два раза. И мне пришло в голову, что звонок в Британию могут прослушивать. Что кто-то сейчас следит за нашей болтовней о Георге Канторе и бесконечности.
Сэнви, ты еще тут?
Ага.
Слушай, передай, пожалуйста, Дженнифер, что ей обязательно нужно приехать в ГДР и увидеть все местные достижения своими глазами. Здесь совсем нет безработицы, доступное жилье, у мужчин и женщин равные зарплаты, бесплатное образование и универсальная медицинская страховка. Уверен, что такие великие успехи навсегда останутся на страницах истории.
В трубке стало тихо. Наверное, Сэнви отошла налить им с Дженнифер чая, мысленно деля ноль на три.
В голове у меня все громче стрекотала пишущая машинка. Я слышал, как клавиши колотятся о заправленный в каретку тонкий листок бумаги. Это сводило меня с ума, и я намеренно соорудил в мозгу очередное мыслепреступление, чтобы невидимый машинист его записал. Ладно, сказал я ему, я сам помогу тебе закончить донос. Напиши, что ГДР падет из-за того, что стоящие у власти авторитарные старики давят на людей слишком сильно. Старики вроде моего отца, те, что любят возводить стены. Им это кажется доказательством их мужественности. Но я-то перепрыгнул через стену моего отца и благополучно приземлился с той стороны. Не попался сторожевым собакам, не подорвался на мине, не налетел на охрану и не поранился о колючую проволоку. Никакие препоны из тех, что он создавал, чтобы вечно держать меня на привязи, мне не помешали.