Вальтер, извини, пожалуйста. Я забыл привезти ананасы.
Я попытался оправдаться тем, что уезжал из Британии в жуткой спешке. Что мне еще нужно было до отъезда переговорить с несколькими коллегами, выставить студентам отметки, а в последнюю минуту у меня возникли проблемы с визой. О том, как меня ввело в ступор изобилие сортов сыра в магазине и как я глазел на продавца с нежными руками, я решил не упоминать. Вальтер взглянул на лежащий на столе коробок и покачал головой. Щепотка трупного пепла вместо банки консервированных ананасов, подумать только! Как я мог забыть выполнить такую скромную просьбу? Щеки у меня вспыхнули. А следом за ними запылало все тело. И я вдруг вспомнил мнимый пожар, что якобы бушевал в моем доме в тот вечер, когда я вернулся из магазина без ананасов. Может быть, это пылал сжигавший меня заживо стыд?
Ничего страшного, сказал Вальтер. Бывает.
Я выложил на стол несколько немецких марок ФРГ. Мне было ужасно неловко.
Можем купить ананасы в «Интершопе»[7].
В нашей стране марки ФРГ запрещены. Убери это!
Меня поразило, как неожиданно авторитарно прозвучал голос Вальтера. В нем внезапно проявилась властность, которой, как мне раньше казалось, он не обладает, да и не хочет обладать. Будто бы его устами заговорило само государство. Или мой отец.
Вероятно, мне захотелось доказать Вальтеру, что я не какой-то испорченный буржуа, которого он любезно согласился принять у себя в доме, а тот в ответ даже простую просьбу не смог выполнить. И я начал рассказывать ему, что отец мой работал на стройке, был штукатуром и даже придумал добавлять в шпаклевку конский волос, чтобы она с годами не трескалась. Инструмент, которым работал деревянный щиток с ручкой посередине, он называл ястребом. С этим «ястребом» в руках он и провел всю жизнь. Иногда, когда нужно было оштукатурить здание снаружи, добавлял в шпаклевку мраморную крошку. А его старший брат был кузнецом. Ставил лошадям подковы, а еще ковал детали, необходимые при строительстве железных дорог и корабельных верфей. Ну а мой родной брат электрик. Из всей семьи я первый получил университетское образование.
Вот как. Повезло тебе.
Вальтер поставил пластинку Брюса Спрингстина и вышел в кухню. Из гостиной мне видно было, как он там пританцовывает, наполняя водой чайник. Я поскорей убрал коробок обратно в сумку. Даже тыльные стороны ладоней полыхали от стыда. Я сжал пламенеющую руку в кулак и принялся постукивать им по стене. Почему-то это действие успокаивало, будто бы я пытался отыскать в толще цемента что-то такое, о чем ведомо было только мне одному. Вальтер, продолжая пританцовывать, наблюдал за мной из кухни и посмеивался. А потом крикнул:
Нашел что-нибудь?
Вскоре он вернулся, неся в руках две маленькие чашки. И, проходя мимо, глянул на распахнутый ворот моей рубахи. Я все еще пылал от стыда.
У мамы почти закончился кофе. Но сахара имеется большой запас. Так что здесь в основном сахар. И немного цикория.
Мы сели на стулья друг напротив друга. Вальтер наклонился вперед и тронул мизинцем уголок моего глаза. Оказалось, к веку прилипла крошка штукатурки. Затем он приподнял свою чашку.
За знакомство, Сол. За то, что мы с тобой встретились здесь, в Восточном Берлине, в 1988 году.
Я отхлебнул кофе, по вкусу совершенно на кофе не похожий. Но сладкий и горячий, как и обещал Вальтер.
Знаешь, Вальтер, мне кажется, сейчас не тот год.
Да? И в какое время ты живешь?
По-моему, я из будущего.
Солнце уже опускалось за израненные пулями дома. Я подался вперед и прошептал Вальтеру на ухо, страстно, как любовник:
Восточная и Западная Германии объединятся. По Восточной Европе прокатится волна революций. Но везде, кроме Румынии, обойдется без крови.
Солнце уже опускалось за израненные пулями дома. Я подался вперед и прошептал Вальтеру на ухо, страстно, как любовник:
Восточная и Западная Германии объединятся. По Восточной Европе прокатится волна революций. Но везде, кроме Румынии, обойдется без крови.
И что же их спровоцирует? прошептал в ответ он, почти касаясь губами моего уха.
Граждане ГДР выйдут на улицы не потому, что уровень их жизни куда хуже западного. И не для того, чтобы свалить авторитарный режим, как бы он тебя ни бесил. Все дело в том, что экономика Советского Союза скоро окажется на грани краха. Коммунистический режим в СССР падет. И генеральный секретарь ЦК Горбачев положит конец холодной войне.
Наши колени соприкоснулись под столом.
Вальтер, послушай. Восточные немцы смогут ездить за границу, когда захотят.
Он закашлялся.
Не знаю, застряло ли будущее, которое я нарисовал, у него как кость в горле или просто для него все это было слишком. Он встал, прошел в кухню и плеснул себе в лицо холодной водой. А вернувшись, стал ходить взад-вперед по комнате, скрестив руки на груди. Лицо у него стало жутко бледное.
Улучив момент, я притянул его к себе и взялся рукой за пряжку его ремня. В голове у меня в ту же секунду, будто из динамика в поезде, взревело: «Осторожно!». Но было поздно. Правой рукой я коснулся кончиков его пахнущих бурым углем волос. Вальтер оттолкнул меня. Вышло немного обидно. Но в то же время я понимал, что он скорее заигрывает со мной, демонстрирует свою физическую мощь, может, даже слегка угрожает.