Впервые ему подумалось, что переезд на центральную усадьбу колхоза будет не так уж и легок и совсем не радостен. Однако переехать придется: этого хотят, на этом настаивают и сын и дочь.
О предстоящем переселении думала и Павла. Но она родилась не здесь, ее деревня Починок, откуда она вышла замуж в Медвежью Лядину. По характеру своему общительная и любящая быть на людях, Павла чувствовала себя готовой покинуть Лядину хоть сейчас, сию минуту, лишь бы детям было лучше, легче жить. Но в том, как председатель сказал, «до зимы недалеко, утеплять надо», она уловила недобрый скрытый смысл, и теперь ее тревожили сомнения: неужели председатель приехал затем, чтобы уговорить их остаться здесь еще на зиму? И она напряженно думала, что и как сказать председателю, как убедить его, что оставаться здесь совсем уж неможно...
Так, не проронив ни слова и думая об одном и том же, но каждый по-своему, они миновали кладбище и вошли в пустую деревню с темными поникшими избами, от заколоченных окон в которых веяло неприятным холодом, нежилью.
Пасеку-то еще держишь? спросил Михаил Семенович, которому это молчание было слишком тягостным.
Держу. Как же! Медку ноне порядочно было, не то что лонись.
Хорошо.
Да вишь ли, Михайло Семенович, несподручно этим делом стало заниматься. В сельпе и в районе ничего нету. За вощиной в город ехать надо, за двести верст, дымаря не могу раздобыть, маточников... Неужто в район привозить нельзя? Водка, она и тяжельше и бедствия от ей сколько, а возят, без перебоев возят пейте, мужики!
Многого еще не хватает! вздохнул председатель. Райсоюз у нас неразворотливый. Я вот сапог не мог достать сорок первого размера, в таких лыжах хожу.
Гоглев сочувственно кивнул, а председатель подумал: «На центральной усадьбе ему, пожалуй, негде будет пасеку держать».
Домик-то не маловат срубил?
Да ведь как?.. Боле бы не хуже, да силенок-то мало! Все один делал. Нам-то хватит.
«Значит, сына надеется устроить на сторону», понял председатель.
...Гоглевы накрыли стол по-царски: томленые мясные щи, тушенные в русской печке рябчики с золотистой картошкой, копченый лещ, соленые с пятачок рыжики, огурцы... Пока Павла все это таскала из кухни, хозяин слазал под пол и достал бутылку янтарной настойки.
На меду да на морошке сготовлена, пояснил он. К приезду Витальки запас, а тот, стервец, и не пьет. Попробовал только...
Научится! отозвалась Павла. Чему бы доброму...
Зафыркал паром самовар. Валентина сняла трубу, хотела заварить чай, но мать строго шепнула ей:
Перепреет вениками пахнуть будет! и повернула к председателю румяное улыбающееся лицо: Да ты сядь, сядь к столу-то, Михайло Семенович! Чего стоишь? Не надейся, не вырастешь.
Где уж вырасти! Последние волосы с головы лезут, усмехнулся председатель и провел ладонью по лысине.
И то правда. А ведь председателем-то пришел, дак волосье-то, помню, как у парня было!
Поди, из-за волосьев за его и голосовала, пошутил Александр Иванович, довольный тем, что жена смекнула: спешить с серьезным разговором не след.
А чего? Худо ли, когда председатель-то умной, красивой да видной!
«Хитра бабенка, издалека подъезжает!» подумал Михаил Семенович и сел за стол.
Гоглев налил по полстакана настойки себе и председателю.
Ты чего же хозяек обижаешь? Всем уж налей.
И так много шумят. А выпьют буянить начнут.
Ну уж не скажи! Жена, если и поворчит, так по-любовному, а спокойней да тише твоей Валентины во всем колхозе девки нет.
В тихом омуте, говорят, черти живут!.. Ну, за твое здоровье, Михайло Семенович! Не частый ты у нас гость.
«Неужели дочка их взбаламутила?» удивился председатель. Он отставил пустой стакан и мельком глянул на Валентину. Та была невозмутимо спокойна, казалось, она не слышала разговора.
Заведутся черти! заступилась за дочь Павла. И ей не век в девках сидеть. Двадцать четвертый год пошел.
Невеста есть жених найдется, сказал Михаил Семенович и тотчас пожалел, что ляпнул, не подумав.
Где найдется? уцепилась за слово Павла. Здесь? Да она, кроме Миши-Маши, и людей-то не видит!
Помолчи ты! Дай человеку поесть.
Дак ведь ты завелся со своими чертями! буркнула Павла.
«Значит, дело в Валентине, решил председатель. Да Виталий, наверно, масла подливает. Вот и загорелось переехать. Виталия надо изолировать, тогда и Валентина утихнет».
А настоечка у тебя добрая! похвалил Михаил Семенович. Тепло так по всему нутру и расплылось.
Гоглев по-своему понял похвалу и потянулся к бутылке.
Нет, нет! запротестовал председатель. Пробу снял, и хватит... А рябчиков-то Виталий спроворил?
Он!.. Как домой пришел, сразу за ружье. Соскучился по охоте-то, в Туркмении служил... Тут как-то пару мошников принес. Здоровущих!
Здесь место глухое, лес богаче... И тетеревишки водятся?
И тетеревье есть. Вот лист-то с берез опадет добро на чучалки лететь будут.
Я, когда в школе работал, тоже любил с ружьецом побродить. И на рыбалку ходил. На речку. А у вас ведь тут недалеко и озеро есть?
Как же! Лещ-то оттуда. Сам ловил, сам коптил...
Ну-у!
И сущику запас, глаза Александра Ивановича влажно поблескивали, он откинулся на стуле. Здесь, Михайло Семенович, жить-то ой как можно! Вполовину лес прокормит. Груздей, рыжиков ноне было, ягод. Да вот и рыба тоже. Считай, кроме одежки да обутки, ничего и не покупаем. Чай еще. А сахару три года не покупывали: меду хватает... Ты медку-то больше, больше клади! Ноне мед хороший...