Хоть завтра, и то хорошо бы... Герман посмотрел на часы. Может, посидим маленько? Ты же устала!
Времени много. Лучше пойдем потихоньку.
А лошадь?
Не отстанет. А отстанет, свистну и прибежит.
Как в сказке!.. На меня сегодня такая тоска напала нигде места себе не находил. Я ведь уже давно пришел сюда. Ждал, ждал, а тебя все нет. Даже сердце заболело. Думал, беду чувствует. Глупые мысли в голову полезли, будто ты уехала навсегда, а потом стал думать что вдруг зверь какой напал...
Зверь не нападет... И я не навсегда уехала. А вот ты уедешь. Может, завтра...
Герман тревожно взглянул на нее.
Почему ты так говоришь?
Вам телеграмма есть.
Телеграмма? Какая?
Она в мешке, вместе с газетами. У нас телеграммы не заклеиваются, и я ее прочитала... «Срочно выезжайте у Светланы несчастье». Светлана это твоя сестра?
Сестра...
Видишь, как получается, Катя вздохнула.
Вранье все это! вдруг возмутился Герман. Поссорилась с мужем, вот и все несчастье. Такое не раз бывало.
Зачем же ты так?.. Мало ли что случилось!..
Герман молчал. Весть, что и говорить, неприятная.
Ты не посмотрела, когда подана телеграмма?
Нет. Она лежала на почте пять дней.
Тогда и думать нечего! Очередной семейный конфликт. Если бы что другое, на почте была еще по крайней мере одна телеграмма, причем «срочная»... В общем, отец как хочет, а я не поеду. Он взял ее под руку. Вот ты веришь мне, а я ведь серьезно говорю: не знаю, как буду без тебя жить.
Как жил, так и будешь. А уехать все равно придется. Не сейчас, через неделю или две, но уедешь.
А если уехать с тобой, в этот самый... леспромхоз? Правда, я ничего не умею делать, но ведь научусь!
Какой ты смешной!.. Тебя же будущей весной возьмут в армию.
Ну и что? Армия другое дело. Зато до армии будем вместе. Если, конечно, ты согласна.
Никто тебя сюда не отпустит, грустно сказала Катя. Ни отец, ни мать. Да и тебе это только теперь так кажется, а вот уедешь домой, и все пойдет по-старому. Может, и письма даже не напишешь...
И не напишу, раз ты мне не веришь.
Почему же?.. Я верю. Но мне кажется, что все это у тебя пройдет. Вот вернешься в город, встретишься с друзьями, и самому не захочется никуда уезжать... Жили бы вы поближе, чтобы хоть изредка можно было видеться, тогда другое дело. А так уедешь, и останется в душе одна тоска да ревность... И никакой надежды.
Герман молчал. Он даже не мог представить тот день, когда невозможно будет вот так, рука в руке, идти с Катей, с трепетным волнением ощущать ее близость, ловить взгляд ее доверчивых глаз, слышать ее голос словом, чувствовать себя по-настоящему счастливым человеком. И самое страшное, что никто с таким пониманием и сочувствием не выслушает его, потому что там, в городе, никому нет дела до его сомнений. Ресторанным и парковым друзьям интересно знать, сколько в кармане наличными, а что в душе и в мыслях им наплевать.
Но и уехать из дому, порвать с городом тоже было страшно. Привыкший праздно проводить время, Герман не мог представить себя рабочим человеком. И пусть десятилетка окончена еле-еле, он ни на мгновение не сомневался, что благодаря широким связям отца и матери институт в перспективе обеспечен. Ведь поступление в медицинский уже гарантировалось в это лето мать сама отнесла документы председателю приемной комиссии. Но захотелось годик погулять, покутить с друзьями и он забрал документы обратно. И спрятал. Надежно спрятал, на дно пианино, на котором когда-то училась играть Светланка.
Ты о чем так задумался? спросила Катя.
Герман будто очнулся. Машинально, по старой городской привычке он молча обнял девушку за талию и вдруг испугался, что Катя отведет его руку. Но она, не сбавляя шаг, неожиданно плотней прижалась к нему. Тогда он обнял ее еще крепче. Рука ощутила ее упругий стан, и сердце бешено забилось в груди. Так оно билось когда он впервые в жизни обнял девушку, свою одноклассницу...
Так ты не скажешь, о чем думаешь? снова спросила она, заглядывая ему в глаза.
Все о старом...
Но мы же договорились старое не вспоминать!
Больше не буду.
Катя взглянула на низкое, нависшее над лесом солнце и спохватилась:
Ой, мне же надо ехать!
Уже ехать?
А как же? Видишь, солнышко торопит! она осторожно сняла с талии руку Германа и остановилась.
На свист тяжелой рысью прибежал Орлик. Герман опять смотрел, как Катя легко и красиво вскочила в седло.
Ты выйдешь к березам?
Она кивнула. И, уже отъехав немного, обернулась сказала:
Перед деревней сверни к озеру, ладно?..
39
К вечеру самочувствие Кирика Савельевича опять ухудшилось. Старик задыхался от недостатка воздуха, хотя все окна были раскрыты настежь.
Не зная, что бы такое доброе сделать для отца, Василий Кирикович вдруг вспомнил, что обещал отремонтировать дом. Но он не имел ни малейшего понятия, как это делать! Где подрядить плотников? Или, быть может Иван Маркелов возьмет такой подряд? Эта идея очень понравилась, и, когда Иван возвратился с работы, Василий Кирикович пошел к соседу.
Нюра поила корову, большую и гладкую; на крыльце Митрий и Колька чистили рыбу. Возле них сидел Иван и молча курил самокрутку.
А я думал, что и не зайдешь к нам! сказал он, поднимаясь навстречу Василию Кириковичу и вытирая ладонь о штаны. Доброго здоровья!..