Из Сарги?
Конечно!.. А ночи в сентябре темные-темные. Добрели до Кюндл-мяги, и больше я не могу идти ноги не держат. Тогда Петька давай меня на себе тащить. До половины горы дотащил, и тоже силенок не стало. Мы уж на четвереньках и всяко... В конце концов все-таки добрались до дому. Заползли на крыльцо и давай стучать. Вот, думаем, обрадуются дома!.. Дверь открыл папа. Увидел нас и слова сказать не может: испугался, думал, беда какая стряслась, подхватил под мышки и в избу. Мама лампу засветила, дрожит вся. Чего, спрашивает, случилось? Петька молчит он уже кое-что понимал, а я хнычу от радости, что все же дома, в тепле, что молока напьюсь досыта, и говорю сквозь слезы: «Домой охота стало!» Тогда папа снял с гвоздя ремень, на котором бритву точит, и по очереди сначала Петьку, потом меня, потом опять Петьку. Больно! А мама молчит. По три раза стегнул и спрашивает: «Еще домой охота?» Мы в один голос: «Не, больше неохота!..»
Так жестоко?! Герман сжал Катину руку.
А как по-другому, если мы глупые?.. Мишка из-за такой глупости годом раньше чуть в лесу не замерз. Из Чудрина отправился домой на зимние каникулы на лыжах, прямиком по лесу, и компаса не взял. А метель поднялась. Вот и заблудился. Две ночи в лесу ночевал, потом уж на Саргинскую дорогу выбрел. Обморозился весь... А тут еще мы с Петькой такой фокус выкинули. Вот папа и отучил нас домой бегать. Потом, когда старше-то стали да узнали прямые тропинки, и на воскресенье иногда прибегали. Тогда уж папа ничего не говорил: он ведь тоже знал, как нас домой тянет... Ну, а лето, лето для нас праздник!..
Как хорошо, что мы встретились! сказал Герман. Я думал о тебе все эти дни. Увидел тебя первый раз, когда ты с Петром ходила на озеро, и сразу поверил, что ты вот такая...
Какая?
Ну вот такая, какая есть хорошая, красивая, искренняя. Я даже не могу точно сказать ты просто удивительная!
Ой, не выдумывай!.. Катя засмеялась. Между прочим, ты обещал поделиться каким-то своим открытием. Помнишь, в лодке, когда Петька плавал?
Конечно помню. Это и есть мое открытие.
Какое? не поняла Катя.
А вот то, что я тебе сказал. Ты самая прекрасная девушка, каких я еще никогда не встречал.
Это тебе просто кажется, вздохнула Катя. Потому что я здесь одна.
Неправда! Будь здесь хоть сто, хоть тыща девчонок
Не вы-ду-мы-вай!.. перебила она его. Глупости все это.
Почему глупости?
Потому что все это неправда. И вдруг спросила: Ты дружил с девчонками?
Вопрос, как ведро холодной воды.
Было... неохотно признался Герман. Вообще мне не везло на девчонок. Все попадались какие-то непостоянные, избалованные сегодня с одним, завтра с другим...
А ты сам не такой? с ревнивым любопытством спросила Катя. Ведь у тебя осталась в городе девушка?
Ну, осталась...
Красивая?
Красивая. А что толку? Пустая, истрепалась вся.
Вот как? Зачем же ты с ней дружишь?
Я не дружил. Так, болтался. Ходили на танцы, на вечеринки... Мне неприятно о ней вспоминать.
Интересно!.. Здесь неприятно вспоминать, а там, как и мне, ты говорил ей, что она самая лучшая. Ведь говорил? она заглянула ему в глаза.
Если б только она знала, как трудно ему отвечать на такие вопросы!..
Говорил, признался Герман. Я много говорил ей всего.
Вот видишь!.. она высвободила свою ладонь из его ослабевших пальцев. А вернешься в город и меня будешь такими же словами обзывать.
Катя! воскликнул пораженный Герман. Этого никогда не будет! Почему ты не веришь?
Нет, я верю, сказала она и остановилась. Получится как с той девчонкой. Пока была рядом, пока ты с ней ходил на танцы, тебе казалось, что она самая хорошая на свете. А теперь, когда ее нет, ты думаешь о ней иначе. Так и со мной будет.
Да не думал я никогда, что она самая хорошая!
Не думал? Тогда зачем обманывал?
Она привыкла. Каждый парень, который хоть раз провожал ее, объяснялся ей в любви.
И ты объяснялся? на Германа смотрели встревоженные девичьи глаза, чистые и честные, и он не мог, не имел сил лгать этим глазам. Он попытался отшутиться.
А что я рыжий? Я как все...
Лицо Кати потускнело.
Выходит, я права, вздохнула она.
А хочешь, я расскажу, какая она есть?
Нет! Ты и так много сказал. Она помолчала. Не обижайся, но дальше я пойду одна, и протянула руку к узелку.
Он не противился и молчал, растерянно глядя на нее.
Может, все, что ты говорил мне, правда, сказала она, но больше не надо. Катя повернулась и пошла дальше по заросшему проселку.
27
Солнце стояло еще высоко, когда празднество пошло на спад. Песни были перепеты, плясуны много ли старикам надо? выдохлись. Дед Тимой улегся под березами и уснул. Нюра вынесла подушку и бережно подсунула ее под седую голову старца. Фекла и Окся ушли на отдых в сенник к Маркеловым.
Иван, навалившись грудью на стол, долго смотрел на свои большие коричневые руки, потом обнял Петра, который сидел рядом с гармошкой на коленях, сказал:
Давай мою, любимую!..
Не успел Петр наиграть мотив, он запел:
Меж высоких лесов затерялося
Небогатое наше село...
Пел Иван старательно, низким тоскливым голосом, на свой лад переиначивая слова.
Бабка Акулина, заплаканная и расстроенная, тормошила деда Кирика, который недвижимо сидел за столом, уронив голову на руки.