Герман терялся в догадках. Неожиданно в голову пришло, что в доме Маркеловых, за этими светящимися в ночи окнами, творится что-то неладное. Может быть, Катя так же одинока, как и он, и ее никто не понимает и никто не жалеет. Наоборот, ее загружают всякой работой, не дают свободно шагу ступить, она постоянно недосыпает...
А что, если в самом деле так? прошептал Герман.
Сразу вспомнилось, как в тот вечер, когда он пошел к Маркеловым и в дверях встретился с Катей, отец ее сказал что-то такое, отчего она вся покраснела. И на озеро с братом она не решилась идти, пока ее не отпустила мать.
«А та, наверно, хотела показать себя доброй!..» с неприязнью подумал Герман о Нюре.
Он искал подтверждения своим мыслям и, как ему казалось, без труда находил их. С откровенным пренебрежением высказался о Кате ее старший брат: «Катька утка», да и Петр недалеко от него ушел, если считает нормальным, когда девушка ночами пасет скотину...
Герман уже не сомневался: Кате живется очень не легко. И конечно же, он поможет ей, только бы поговорить наедине! Но где встретиться? Если вечером уйти за деревню, дождаться, когда Маркеловы пойдут с сенокоса, и отозвать Катю в сторону или попросить задержаться на минутку? Не схватит же ее за руку мать! Но опять надо ждать до вечера, целый день ждать! Сделать это утром? Но Маркеловы будут спешить на работу... Нет, лучше вечером. Пусть долго ждать, зато надежнее. А утром надо посмотреть, куда, в какую сторону они пойдут...
Герман поднялся в половине шестого. Так рано он впервые проснулся самостоятельно. Думая, что дед и бабка еще спят, он осторожно, чтобы не скрипнуть, открыл в избу дверь. Дед, сгорбившись, сидел на лавке у окна, в руке его дымилась цигарка.
Доброе утро, дедушка! весело, чтобы скрыть смущение, воскликнул Герман.
Доброе, внучек, доброе!.. мотнул головой Кирик. Чего же тебе не спится?
Не знаю. Наверно, в другие дни выспался. А где же бабушка?
К Маркелам ушла, дед глянул в окно. Вон, уж обратно идет. Тебе, поди, самовар надо поставить? Али еще спать пойдешь?
Нет, не пойду.
Счас бабка распорядится... А что, у батьки рука-то вправду болит? неожиданно спросил он.
Там и болеть-то нечему!
Не болела бы не завязал.
Вошла Акулина. В руках ее была плетеная берестяная корзинка и литровая банка с молоком.
Ой, Германушко встал! просияла она. Не хочешь ли молочка? Самое свеженькое!
Давай, Герман не утерпел, заглянул в корзинку. В ней лежали окуни и плотицы, конечно, те самые, которых вечером Петр вынимал из сетей; поверх рыбы было положено несколько яиц и стояла пол-литровая банка с маслом. Это все... от Маркеловых?
От них. Откуда же больше, ответила Акулина, наливая в стакан молоко.
Покупаете, что ли?
Покупаем. Да ведь Иванко недорого, полцены и берет. Пей молочко-то, пей!
Герман смотрел на корзинку с ободравшейся по краям берестой и молчал. Его поразило не то, что бабка покупает продукты у Маркеловых, а то, что сам он ни разу не подумал, откуда берутся в доме молоко, мясо, масло, яйца, рыба. Бабка готовила завтраки, обеды, ужины, он ел, часто просил добавку, а откуда все это не задумывался, будто жил не в Лахте, а дома, где благодаря заботам все умеющей тети Даши солянки, окрошки, бифштексы, антрекоты и прочие кушанья были столь же естественны, как вода в кранах или воздух в квартире.
Значит, все это от Маркеловых... рассеянно повторил Герман.
Акулина с беспокойством взглянула на внука.
Дак ведь ежели у самих нету... Была бы лавка, в лавке покупали бы.
Ну, ну...
Герман не сомневался, что отец дал старикам денег, но все равно отчего-то стало неловко, неприятно на душе. Он отвернулся к окну.
Поставь-ко, матка, самовар, подсказал дед.
Счас!.. Акулина подхватила берестяную корзинку и ушла в кухню.
Герман видел, как Нюра Маркелова выпустила из хлева большую черную корову, блестящую и гладкую, пестрого теленка и целое стадо не меньше десятка овец. На крыльцо выбежали Колька и Люська. С хворостинками в руках они погнали всю эту живность улицей вдоль деревни. Герман догадался на пастбище, к телятам.
Спустя несколько минут из дома вышли Иван, Михаил и Петр, за ними Катя. Она была в белом платье, которое показалось очень нарядным, и в руке несла довольно объемистую сетку.
«И тут-то ее нагрузили! отметил Герман. А трое мужиков идут с пустыми руками».
Тесной бригадой Маркеловы свернули налево, в проулок, и двинулись мимо заброшенных сараев к лесу, что темнел за Саргинской дорогой.
«Вот там, на дороге, и надо будет их встретить вечером, решил Герман. Как будто случайно: вышел погулять и встретил».
Савельевич, заметив, что внук пристально смотрит в окно, тоже вытянул шею и из глубины избы глянул на улицу.
А чего, Митрий-то все болеет? спросил он.
Видать, болеет, отозвалась Акулина. При мне Иванко распорядился, чтобы дома сидел... Бережет батьку.
Герман усмехнулся.
Батьку бережет, а ребят заставляет по полсуток работать.
Ему нечего заставлять, вздохнул дед, ребята сами дело знают.
«Узнаешь дело, если будут на ночь из дому выгонять!» подумал Герман, но промолчал.
Нюрка сказывала, последнюю луговину сегодня выкосят и на том кончат. На илью ослободятся.